Жажда смысла. Человек в экстремальных ситуациях. Пределы психотерапии

Всегда, когда человек подвергается травматизации со стороны других людей, наносится ущерб ядру индивидуальной системы ценностей. Мы имеем в виду людей, которые долгое время жили при тоталитарном режиме, которые подверглись пыткам или прошли через концентрационные лагеря. Кроме того, мы говорим о людях, которые годами были в сексуальном или семейном рабстве, кого били, эксплуатировали и сексуально использовали. Такого рода «катастрофический опыт» изменяет личность и является травмирующим. Его типичные признаки – это повторяющееся переживание травмы в навязчивых воспоминаниях или сновидениях, а также продолжительное чувство оглушенности и эмоционального отупения, равнодушие и безучастность к другим людям. Тоталитарное доминирование, пытки и другие формы насилия вызывают чувство бессилия, разрушают гибкий обмен и конфронтирующий контакт между внешним и внутренним на личностной границе. Вместо этого живительного дискурса возникает односторонняя деспотичность или бессилие и обесцененность, то есть нарушается динамическое равновесие между отграничением и открытой самоотдачей, ключевое в диалектике жизненного процесса и при построении индивидуальной системы ценностей.

Хорошим подспорьем в понимании посттравматических реакций являются работы психиатра Лифтона по исследованию травматического стресса. Он изучал симптоматику людей, переживших катастрофу Хиросимы и Вьетнамскую войну и предложил теорию, согласно которой люди всегда пытаются символизировать свой жизненный опыт, то есть придать ему значение и встроить его в систему внутреннего миропорядка. Такая символизация помогает индивиду прийти к чувству непрерывности (Lifton, 1980).

В дневниках Э. Хиллезум такой процесс символизации описан очень выразительно:

«Я уже не могла больше находить смысл жизни и смысл страдания, у меня было такое чувство, будто я раздавлена тяжелейшим грузом, но в то же время я выстояла в борьбе, и это продвинуло меня вперед… Я пыталась прямо и честно взглянуть в глаза страданию человечества, но при этом увидела себя. На многие вопросы, доводившие меня до отчаяния, я нашла ответ, для огромной бессмысленности было найдено место в пределах известного порядка и ритмичности, и я могу жить дальше» (Gaarlandt, 1993, S. 28).

Травматические события могут разрушить эту способность к символизации, они имеют десимволизирующий эффект.

Особенно впечатляюще проявляется десимволизация у психотических людей (Benedetti, 1993). Шизофреники, потерявшие себя (например, вследствие расщепления самости), не могут отличить внутреннее от внешнего, они переживают себя отраженными в зеркале мира, но при этом принимают отражение за реальность. Бог и дьявол для них не символы, а влиятельные образы повседневной реальности. То, что мы считаем безумием и галлюцинацией, для них не является ни отражением, ни проекцией, а, напротив, самыми реальными и поэтому угрожающими образами и событиями. Для них нет никакого смысла в символическом, отсутствует способность к символизации. Поэтому наша

«нормальность» с точки зрения шизофреника представляется сумасшествием. Семантический характер (от гр. sema – знак, указание, аналогия) символического ими не чувствуется. Наше толкование символов им совершенно непонятно и вызывает лишь мучительные, доводящее до отчаяния переживания. Поэтому целью терапии является поддержка символизации, то есть недостающей способности понимать и создавать символы. Бенедетти описал такое состояние очень эмпатично: «Не образы приближаются к человеку, а сами вещи врезаются в него со скоростью метеорита» (Benedetti, 1991, S. 106).

У тяжело травмированных людей отношение к символическому столь же нарушено и ущербно. В терапевтической паре мы должны работать с ними над символической размерностью терапии, привносить в терапию собственную эмпатическую и сотрудничающую позицию в виде своих образов и сновидений, наполняя смыслом пустоту и восстанавливая творческие способности пациентов.

Оценка уровня утраты смыслов при травматических событиях особенно важна для нашего терапевтического подхода. Лифтон убежден, что восстановление или изменение положения дел в этих пострадавших сферах психики возможно лишь тогда, когда индивиду удается как-то осмысленно интегрировать травматические переживания в жизненные взаимосвязи. Не восстановив собственную непрерывность, личность не может сформировать новую идентичность. Часто процесс записывания помогает в восстановлении своей самости. Примо Леви так описывает этот процесс:

«Я верил, что, рассказывая, я смогу очиститься; я рассказывал устно и письменно так много, что у меня кружилась голова, и однажды из этого получилась книга; когда я писал, то иногда чувствовал покой и то, что я снова человек, как любой другой… который заводит семью и думает о будущем, а не о прошлом» (Levi, 1987, S. 163).