Жажда смысла. Человек в экстремальных ситуациях. Пределы психотерапии

В конце концов, как пишет Беккер, последствием этой абсурдности становится парадоксальная установка сознания, когда жертвы пыток «в деструктивности чувствуют себя как дома». Бывший узник, например, может тосковать по тюрьме, потому что на свободе он не находит себе места. Альфред Дреес описывает безнадежность одного из своих пациентов, пережившего пытки:

«Что-то в нем остановилось, и ему пришлось дальше жить без сил и смысла, без желаний и надежды, без увлеченности и сопротивления» (Drees, 1991, S. 113–141).

Бенедетти пишет о психотических пациентах, что они свыклись с тем, что отныне и навечно внутренне мертвы, и «любое проявление нового в их жизни означает для них лишь помеху, новую опасность и смятение» (Benedetti, 1980, S. 146).

Психическое насилие превращает любое проявление жизни в своего рода умирание, так как боль символически замещает смерть. В разговорной речи есть выражение для экстремальной боли: «Я будто сто раз умер».

Сильнейшая боль отбрасывает нас в состояние, когда еще нет слов, чтобы ее выразить. Тот, кто переживал интенсивную боль, знает, что она до конца невыразима, что при таком запредельном переживании возможны лишь жалобные стоны, «обрывки» языка. Тогда выздоровление или «восстановление» (Becker, 1992, S. 156) будет означать возможность заново обрести голос, выйти из состояния потери дара речи, снова уметь выражать в словах внутренний и внешний мир. Карин Лоренц-Линдеманн очень хорошо сказала об этом, что нужна целая жизнь, чтобы «интегрировать страдание в образное представление о себе и других, не отделяясь от воспоминаний о смертельной угрозе» (Lorenz-Lindemann, 1991, S. 199–215).

То, что экстремальная боль непередаваема, неизбежно приводит к тому, что люди, подвергшиеся пыткам, и годы спустя не находят слов, чтобы выразить пережитое.

«О самом главном почти никогда не говорится… То, что произошло, настолько выходит из ряда вон, настолько болезненно, что тебе хочется это забыть и ты рассказываешь только то, что, по-твоему, люди поймут… Я думаю, что самое важное – оно и самое болезненное, но это не рассказывается. Нам нужно больше времени и, вероятно, чувственно более тонкая форма общения. Мы должны найти или создать другой язык, шокирующий и проникающий до самых глубин. У нас нет слов, которые могли бы описать ситуации, подобные дантовскому аду, которые возникают при пытках и воспринимаются нами как безумие, сюрреализм и кошмар» (Forest, 1991, S. 146).

Нарушение речи подобно непрекращающемуся триумфу палача над жертвой и ведет к пропасти социальной изоляции, где царят одиночество, беспомощность, отчаяние и тревога. Язык позволяет нам соприкоснуться в общении с другими людьми, с иными внутренними мирами, разделить с другими свои переживания, поэтому утрата этого средства самовыражения приводит к разрыву отношений между людьми и лишает индивида одного из важнейших жизненных смыслов.

Обычный масштаб кризисов и страданий из-за трагичности и изломов существования мотивирует человека к развитию, и этот процесс широко представлен в языке и культуре. Но абсолютно запредельная боль и страдание при пытках, напротив, приводят к утрате языка и смысла. Поэтому попытка восстановить свой мир словесно и письменно – это очень важный путь от «самоотвержения» (Амери) к самоутверждению.

Переживания жертв пыток переходят все границы представимого в отношении жестокости человеческого поведения и способности выдержать нечеловеческие муки. Если мы рассмотрим широко распространенное во всем мире сексуальное насилие как один из способов пытки, то станет ясно, что «смыслом» этого уничижающего ритуала является обескураженность и дезинтеграция жертвы, уничтожение ее субъектности. Особенно часто жертвами сексуального насилия становятся женщины. На глазах их собственных детей их насилуют дрессированные собаки, женщин сексуально возбуждают с помощью кошек и крыс, их гениталиям причиняют боль электротоком, их терроризируют, вводя во влагалище и задний проход ружейные стволы. Внедрение во внутреннее пространство тела приводит к полной утрате самоуважения и достоинства. Когда границы тела прорваны и разрушены, происходит тотальная потеря самоконтроля.

Женщинам увечат груди и гениталии, подвешивают их за грудь, вспарывают живот, заставляют мастурбировать и смотреть и слушать, как других женщин мучают сексуально, – все это призвано разрушать физически и психически, и в дальнейшем наносит огромный ущерб любому сексуальному переживанию. Подобным же образом происходит сексуальное насилие и среди мужчин. Мужчину дискредитирует то, что с ним обращаются как с женщиной (Seifert, 1993). Сексуальное выражение агрессии унижает и обесценивает личность. При этом уничтожается сексуальная идентичность – важный аспект личностной идентичности.