Жажда жить

— Вижу, — сказала Конни. — Знаешь что, давай-ка на время отложим журналы. Только вот какая штука, Грейс, войну-то не отложишь. Да, она напоминает тебе о Сидни, но что ж поделаешь, все только о ней и говорят. Она стучится в окно к каждому, всякий раз по-разному. Еда, одежда, семьи, друзья. Брок вроде завтра отбывает?

— Бедняга Брок. Да, отбывает, и никто о нем не вспомнит. И он знает это.

— Не может быть, чтобы у него никого не было.

— Сейчас — нет. Будь он подобрее к Сидни, была бы я, но ведь он знает, что сейчас я вижу в нем не брата, а только человека, который ненавидел Сидни. Когда постареем, снова станем братом и сестрой. Но сейчас он лучше пусть будет подальше.

— Да-а… Он будет хорошим офицером, — протянула Конни.

— Естественно, кем же еще. Не рядовым же. Но — не знаю. Сидни, бывало, говорил мне, что иные наши друзья-женщины не могут быть хорошими хозяйками; а знаешь почему? Потому что они не умеют быть хорошими гостями. Хозяйка, которая никому не дает покоя, все время командует и суетится, как правило, ужасна в гостях, и наоборот. Есть женщины, которые прямо-таки рождены быть хозяйками, но у них ничего не получается. Не удивлюсь, если окажется, что в армии примерно то же самое. Хороший рядовой может стать хорошим офицером, а хороший офицер должен знать, как стать хорошим рядовым.

— Весьма поучительно, — не отрываясь от шитья, прокомментировала Конни. — Послушаем дальше.

— Что, доморощенной философии захотелось? Вообще-то в основном за меня думал Сидни. Когда он был рядом, мне не нужно было думать. — Грейс остановилась, и Конни заметила, что она отложила журналы.

— Расскажи мне про Сидни, — попросила Конни.

— Да, с тобой я могу поговорить о нем. О том, каким он был на самом деле.

Они сидели там, две женщины, в тот день, сидели и расшивали узор разговоров, которые будут заводить и в ближайшие недели. Не каждый день Грейс заговаривала о Сидни, и даже не каждый день они садились за шитье у камина. Но именно здесь и именно под вечер — не в другом месте и не в другое время — Грейс могла вдруг заговорить о Сидни свободно, без всякого смущения, без всякого вступления. А однажды она сказала:

— Сегодня мне надо с тобой кое-чем поделиться.

Конни сразу поняла, что речь идет о чем-то серьезном: прямолинейная Грейс обычно избегала предисловий такого рода.

— Я вся внимание.

— Думаю, тебе будет приятно это услышать, — продолжала Грейс.

— Надеюсь.

— Ну вот: я похоронила Сидни. — Произнося эти вступительные слова, Грейс слегка улыбалась, но, замолчав, потупилась.

— Ты похоронила Сидни, — повторяла Конни.

— Да, — почти прошептала Грейс. — То есть до самого последнего момента думала так. Разве ты не этого ждала? Разве не поэтому… все время наталкивала меня на разговор о нем?

— Да, — кивнула Конни.

— Тогда почему у тебя такой голос? Словно… ты в чем-то очень уверена.

— Хорошо, что ты его похоронила, — улыбнулась Конни. — Просто ты меня переоцениваешь, на такое я не замахивалась. Мне хотелось всего лишь разговорить тебя. Разговор ради разговора. Чтобы ты не слишком погружалась в свои мысли. Но сработало еще лучше.

— Какое-то сомнение у тебя в голосе есть, но именно так все и вышло. Я целый день хочу тебе об этом сказать. Едва дождалась, пока мы здесь встретимся. Я хотела тебе сказать, что вдруг почувствовала, что могу ходить по дому, смотреть на его вещи, и они не задевают меня, мне не становится грустно. Сидни умер, я смирилась с этим. Мне кажется, ты сыграла тут немалую роль.

— Только в качестве слушателя, — заметила Конни.

— Ничего подобного! Ты хотела, чтобы я говорила и говорила о нем — пока не выговорюсь.

— Вовсе нет. С чего ты взяла?

— Объяснить не могу, но ощущение именно такое, — упрямо повторила Грейс.

— В таком случае ты заблуждаешься и, ради Бога, не заставляй меня каяться в том, что я что-то сделала неправильно.

— Прости, пожалуйста, Конни, я не имела в виду ничего такого. Ты просто не так меня поняла. Если я в чем тебя и упрекала, то только в том, что ты не хочешь признать, что сознательно хотела этого, хотя на самом деле хотела.

— Может, расшифруешь? — попросила Конни.

— Мне показалось, что ты по-доброму меня выслушивала, все время заставляя говорить о Сидни, чтобы я таким образом как-то избавилась от тоски по нему.

— Ах вот ты о чем, — протянула Конни. — Что ж, в этом есть доля истины. Но я вовсе не пыталась заставить тебя забыть о нем.

Обе сердито посмотрели друг на друга.

— Не веришь? — спросила Конни.

— Хотела бы я иметь возможность сказать… — Грейс покачала головой.

— Говорить ты можешь все, что угодно.

— Ну вот, теперь ты злишься.

— В таком случае договаривай, — отрывисто бросила Конни.

— Ну-у… Мне действительно кажется, что благодаря тебе я теперь иначе переживаю смерть Сидни. По крайней мере — отчасти.

— Ты что же, хочешь сказать, что я… э-э… тебя загипнотизировала?

— Нет, ну конечно, нет, что за чушь.

— Гипноз — это не чушь. Только, видишь ли, я-то не гипнотизер, который использует свои загадочные способности для воздействия на твой детский ум.