Жажду — дайте воды

Я надумал сходить на позицию друга своего Ивана Филиппова. Он теперь тоже командиром минометной роты. Наблюдательный пункт его в окопах у пехотинцев. Оттуда он и руководит боем. Признаюсь, не без корысти я шел к нему. Он из тех, кто не пьет, не курит и потому всегда сберегает для меня свою долю махорки и водки.

У него все в полной исправности: бетонированный блиндаж неприступен, в нем сухо, чисто. Все строго подчинено воинской дисциплине.

* * *

— Сидим вот, тухнем, — жалуется Иван. — В наступление бы…

Я мучаюсь тем же. Но Верховному командованию виднее… Я не успел обратиться к Ивану со своей просьбой, как он сам протянул «подарочек», десятидневный паек. Я даже смутился, пробормотал что-то по поводу того, что граблю его.

— Напротив, — сказал он, улыбаясь, — ты спасаешь меня от этих пагубных вещей.

У нас на плацдарме образовалось нечто вроде «черного» рынка. Многие бойцы не курят и не пьют, а потому обменивают свою долю спирта и махорки на хлеб, на сахар. Я тоже меняюсь, в основном на курево. Половину хлебного пайка обмениваю. Сахнов не возражает.

Я тут же, при Иване, прямо из горлышка хлебнул спирту. Иван закричал:

— Да это же самоубийство!

Конечно, Иван прав. Зачем я себя отравляю? Ведь мне всего двадцать, а у Шуры есть мечта…

Я попрощался с Иваном и вышел.

* * *

Темно. Может, от тумана в голове? Шагаю восвояси. Но что это, почему я так долго иду? Даже хмель у меня прошел от этой мысли. Я остановился под деревом и прислушался. Совсем рядом говорили по-немецки. Я вплотную прижался спиной к дереву и стал всматриваться туда, откуда слышался разговор. В ближайшей воронке возились с телефонными коробками два немецких связиста. Едва я увидел их, как винные пары улетучились. Хорошо, что я слился с деревом и гитлеровцы меня не видят. Но плохо другое: у меня только пистолет и две «лимонки» за поясом. А вокруг — поваленные деревья. Кровь во мне застыла. Эх, мама, мама, а сынок-то твой во хмелю угодил к немцам!

Никак не соображу, в каком направлении идти к своим. Компаса у меня с собой нет, да и темень.

«Из всякого положения есть выход», — утверждал мой отец. Либо пан, либо пропал.

На счастье, вдруг заговорили гаубицы капитана Гопина. Я узнал их и сразу сообразил, куда мне надо идти.

Вынул из-за пояса «лимонки». Тихо подполз к воронке и метнул их туда. В яме ухнуло. И вскоре из нее ползком выкарабкался один из немцев. Выходит, жив остался?.. Я уж чуть было не выстрелил в него из пистолета, но тут вдруг осенило.

— Хенде хох! — крикнул я.

И он поднял руку, только одну, вторая, видно, ранена. Я сунул ему в рот рукавицу и погнал вперед.

— Шагай… Может, еще поживешь.

Едва ли он понял, о чем я. К тому же я и не заметил, как заговорил с ним по-армянски. Впрочем, он сейчас в таком состоянии, что поймет и птичью речь.

Я заспешил на звук гаубиц Гопина. Впереди перебирал ногами ошалелый, растерянный немец.

В нос мне вдруг ударил запах дыма, я узнал позиции Филиппова.

— Помогите, эй!..

Едва показался Иван, спирт снова ожег мне нутро, и меня начало рвать.

* * *

…Спал я мертвецким сном. Не помню, когда проснулся, только вдруг увидел испуганное лицо Ивана.

— Долго я спал?

— Целых два дня, — сердито бросил Иван.

— «Язык» мой жив?

— Он-то жив… А ты вот больше никогда не получишь у меня спирту! В помойку вылью, а тебе не дам!..

Оправдываться не приходится. Досадно до слез. Хоть бы Шуру повидать. Ведь я чуть с позором не сгинул…

Сегодня двадцать восьмое июня. Ровно полгода, как мне двадцать. В записях моих хмель.

ЖАРЕНОЕ МЯСО

Голова моя сама собой клонится книзу. Немецкий разведчик летит почти на бреющем, того и гляди, коснется верхушек деревьев. Он появился неожиданно, и пока я пришел в себя, пока дал по нему пулеметную очередь, его и след простыл.

Откуда ни возьмись, на горизонте вдруг показался дирижабль.

По всему видно, что гитлеровцы готовятся к наступлению. А у нас все еще нет надежной переправы через реку.

Только по ночам на лодках нам доставляют боеприпасы и немного продуктов. Одна из лодок к тому же недавно затонула. Спасает лишь то, что немцы не могут пустить на нас танки. Между нами болото. А в весеннюю распутицу здесь еще кое-где и образовались небольшие озера.

* * *

Из штаба дивизии приехал какой-то полковник. Высокий, пожилой человек с буденновскими усами. Как у старого кавалериста, у него на боку сабля и на сапогах шпоры. Приехал он со своим личным поваром, у которого смешная фамилия — Голопуз. Полковник, видать, из породы людей жизнелюбивых, весельчак.

— Ну, ребятки, как думаете, дадим фрицу в морду или в зад?

— И в то, и в другое можно.

— А Голопуз мой предпочитает один способ: под зад коленом…

Противник повел наступление. Что ж, теперь мы в своей стихии. Все огневые точки противника известны мне до мельчайших подробностей.

* * *

Три дня подряд противник предпринимает атаки, и мы успешно отбиваемся.

Три дня мы не получаем продуктов. Полковник сердится на Голопуза:

— С голоду помираю, раздобудь что-нибудь пожрать!

Голопуз выполз из блиндажа. До вечера его не было.