Жажду — дайте воды

— Да, — ответил я. — Это не я Иван Филиппов. Он был старше меня всего на три года. Ни разу в жизни даже не влюблялся. Из Старой Руссы родом. И напишите еще о старшем лейтенанте Борисове. Пишите о погибших. Погибшим нужны могилы, нужна память о них…

* * *

Идем осматривать место нашего завтрашнего боя. Рядом со мной шагает капитан Гопин. Мрачный. Я спрашиваю его:

— Твои живы?

— Кто знает… Пишу письма, а ответов не получаю. В нашем городе были немцы…

До рассвета еще далеко. Под покровом темноты мы добрались до холмов. Здесь ведет бои уже выдохшийся, обескровленный полк. Нашему полку предстоит через их позиции выйти в наступление. Перед нами Елгава, за ней Рига. Гитлеровцы зубами держатся за Елгаву — ключ к Балтийскому морю. Мы же рвемся завладеть ею.

В окопах дожидаемся рассвета.

Ко мне подполз Гопин. От него, как мне кажется, все еще несет одеколоном.

— Сегодня меня убьют.

— Не говори глупостей, — пытался я успокоить его.

— Убьют! — почти закричал он. — Ты уж похлопочи тогда перед командованием: пусть представят меня к ордену Отечественной войны I степени. И пошли его жене, пусть будет ей память обо мне, если жива…

* * *

Немецкие пулеметы буквально стригут землю.

Мы изучили местность, определили направление нашего удара. И пошли обратно. Туда идти было легко — шли ночью, а сейчас уже светло. Только мы вылезли из траншеи, противник с новой силой застрочил из пулеметов. Впереди бежал Гопин. Гимнастерка у него на спине потемнела от пота. Еще немного — и добежим до низины, там нас огонь не достанет. Вот-вот добежим… Гопин упал. Успел заметить, что глаза у него закатились. Не помню, как я оказался в наших окопах.

— Гопин убит! — с досадой крикнул командир полка. — Надо хоть тело подобрать!..

Кто-то протянул мне длинную палку с крюком на конце, я подполз к Гопину, зацепил его за пояс и с трудом подтянул к себе. Гопин убит!.. Я вынул из кармана его документы. В партбилете лежала фотография: женщина и трое малышей. На фотографии свежая кровь. Еще там было пятьсот рублей и адрес. Я снял с его руки часы, и мы похоронили Гопина.

Вернулись в окопы. Поговорили между собой, деньги надо отправить по адресу. Может, семья все же выжила. Часы не пошлешь. Решили продать их с «аукциона».

— Восемьсот рублей! Кто больше? — крикнул я.

— Тысяча!.. Тысяча восемьсот!.. Две тысячи пятьсот!..

Остановились на трех тысячах. Все три тысячи пятьсот рублей мы отправили жене Гопина. Найдут ли они адресата? Кто знает…

* * *

Мы заняли рубежи и начали наступление. Мною овладела какая-то спокойная уверенность: я знаю, что через два-три дня мы будем в Елгаве.

Гопина посмертно представили к награде.

Сегодня двенадцатое августа. Через четыре месяца и шестнадцать дней мне исполнится двадцать один год. В записях моих уверенность.

КУСОЧЕК РОДИНЫ

Наблюдательный пункт свой я установил на холме, где убили Гопина. Сахнов почесал затылок.

— Отсюда фрицы даже дымок моей цигарки заметят.

— Ну, так ты не кури. Лошади устроены?

— Порядок, — ответил он.

Я вспомнил моего коня, которого мы съели на Нарвском плацдарме. Защемило сердце. Новый мой конь великолепен: серый в яблоках, с длинной шеей, с тонкими, быстрыми ногами. Однажды, испуганный грохотом артиллерийских залпов, он вдруг сорвался с коновязи и понесся в сторону вражеских окопов. Сахнов погнался за ним и страшно меня этим испугал. Дьявольская сцена: конь мчится по полю, голова поднята, грива развевается по ветру. На мгновение он остановился, заржал, тряся головой, и снова помчался. Кричу Сахнову, чтоб вернулся, черт с ним, с конем. Но Сахнов не слышит меня.

Можно только представить, как Сахнову удалось поймать лошадь и привести обратно. В окоп он ввалился запаренный.

— И вовсе он не испугался, ваш разбойник, — сказал, смеясь, Сахнов. — Просто кобылку учуял на той стороне. Бесстыжий…

Моя рота крушит укрепления врага. Меня радует, что позиции противника хорошо просматриваются, и я бью как хочу.

Сахнов протягивает мне две дольки чеснока:

— Натрите ноздри, не то трупный смрад одолеет.

* * *

Мы сломили сопротивление противника и ворвались на его позиции.

Идем вперед. Сахнов захватил повозку с немецким обмундированием. Немецкая повозка зеленого цвета, на четырех крепких колесах. Груз — новенькие шинели, сапоги, белье. Сахнов в раздумье рассматривает свои трофеи.

— Эх, вот бы отправить все это к нам в деревню…

Да, было бы неплохо. В его деревне ведь побывали фашисты.

* * *

Вечер. Остановились на хуторе. Добротный дом, ухоженный сад. Хозяин — латыш-крестьянин — зарезал для нас телку. Жена его вскипятила молока в большой кастрюле, налила всем моим солдатам.

Заночевать там не удалось. Лишились отдыха и гостеприимства добрых хозяев. Поступил приказ — продвигаться вперед. Хозяева дали нам в дорогу мяса.

— Счастливого пути!..

* * *

Прикорнул чуток прямо на коне, в пути.

Был у нас короткий, но тяжелый бой. Гитлеровцы отступили в сторону Балтийского моря.

Мои солдаты бодры духом и очень горды своими победами. Они теперь часто и не окапываются. Победители ведь!..

* * *