– Да, – кивнул он. – Знаю.
– Ты когда-нибудь думал о том, что это значит для нас?
– Думал. Можно задать тебе вопрос? – Дождавшись, когда я кивну, он продолжил: – Ты меня любишь?
– Конечно, люблю.
– Значит, мы найдем способ сделать так, чтобы все получилось.
– Я буду за три тысячи миль отсюда. И не смогу видеться с тобой.
– Мы сможем говорить по телефону…
– Междугородние звонки дорогие. И даже если я придумаю, как мне оплачивать их самой, не уверена, что родители позволят мне часто звонить. А ты будешь занят.
– Тогда станем писать друг другу, хорошо? – Я впервые различила в его голосе тревогу. – Мы не первая пара в истории, которой придется переживать разлуку на большом расстоянии, мои родители были в таком же положении. Пока папа служил в армии, его отправляли за границу на долгие месяцы, а два раза – почти на год. И даже сейчас он постоянно в разъездах.
– Ты продолжишь учебу в академии, а мне останется еще два года школы.
– И что?
– Я тебя не потеряю, – прошептал он, и хотя я, стоя с закрытыми глазами, хотела ему верить, я не представляла, как ему удастся сдержать это обещание.
Следующие несколько дней мы оба, казалось, старались делать вид, будто и не было этого разговора. Впервые за все время каждого из нас порой охватывала неловкость в присутствии другого. Я замечала, как Брайс устремляет взгляд вдаль, а когда спрашивала его, о чем он задумался, он встряхивал головой и улыбался быстро и принужденно, или же я складывала руки на груди, вдруг вздыхала и понимала, что ему точно известно, о чем я думаю.
Мы не обсуждали это, но наша потребность в прикосновениях становилась все острее. Он чаще тянулся к моей руке, я придвигалась к нему, желая объятий всякий раз, когда в мои мысли вторгался страх о будущем. Пока мы целовались, он обнимал меня крепче, чем прежде, будто цепляясь за несбыточную надежду.
Из-за моей беременности, которая уже стала заметна, мы почти все время сидели дома. Поездки на велосипеде кончились, теперь я уже не фотографировала сама, а изучала сделанные снимки. И на всякий случай старалась не появляться в фотолаборатории.
Как и на протяжении всего марта, я с удвоенным старанием изучала учебники и выполняла задания, главным образом, чтобы отвлечься от неизбежного. Я писала разбор «Ромео и Джульетты», с которым не справилась бы без помощи Брайса; это стало моей последней большой работой за все школьные годы. Читая трагедию, я порой сомневалась, что она написана по-английски, и Брайсу приходилось в буквальном смысле слова переводить мне каждый отрывок. Зато когда я возилась с «Фотошопом», я доверяла своему чутью и продолжала удивлять и Брайса, и его маму.
А Дейзи, похоже, чувствовала, что над нами с Брайсом нависла туча: она часто тыкалась носом в мою руку, когда за другую меня держал Брайс. Однажды в четверг после ужина я вышла с Брайсом на веранду, как раз когда тете понадобилось что-то на кухне. Дейзи последовала за нами, села рядом и засмотрелась на Брайса, пока он целовал меня. Его язык касался моего, потом он прижался лбом к моему лбу, и мы замерли, обнявшись.
– Чем занимаешься в субботу? – наконец спросил он.
Я предположила, что он намерен снова пригласить меня на свидание.
– В смысле, в субботу вечером?
– Нет, – он покачал головой. – Днем. Мне надо отвезти Дейзи в Голдсборо. Я помню, что ты стараешься лишний раз не выглядывать из дома, но надеялся, что ты поедешь со мной. Не хочется одному ехать обратно, а маме надо остаться с близнецами. Иначе они могут ненароком разнести дом.
Я знала, что ему предстоит расставание с Дейзи, но у меня в горле все равно возник ком. Машинально я потянулась к ней, схватила за уши.
– А-а… Ладно.
– Тебе надо отпроситься у тети? Это будет накануне Пасхи.
– Наверняка она меня отпустит. Попозже я поговорю с ней, и если что-нибудь изменится, дам тебе знать.
Сжав губы, он кивнул. Я смотрела на Дейзи и чувствовала, как наворачиваются слезы.
– Я буду скучать по ней.
Услышав это, Дейзи тонко заскулила. Я взглянула на Брайса и заметила, что и у него влажно блестят глаза.
В субботу мы успели на ранний паром из Окракоука и пустились в длинную поездку до Голдсборо, который находился на час езды дальше от побережья, чем Нью-Берн. Дейзи устроилась на сиденье между нами, мы оба поглаживали ее. Довольная общим вниманием, она блаженно замерла, почти не шевелясь.