Желание

Родителям она об этом ни разу не говорила, но ее тянуло обратно в Окракоук. Это чувство было особенно сильным первые два месяца после возвращения в Сиэтл: бывали моменты, когда ее захлестывало нестерпимое желание. Со временем оно немного утихло, но так и не пропало полностью. Много лет назад в рубрике путешествий «Нью-Йорк таймс» кто-то опубликовал рассказ о своих поездках на Внешние отмели. Автор статьи надеялась увидеть диких лошадей, обитающих на островах, и наконец заметила их близ Короллы, но отклик в душе Мэгги вызвало то, как она описывала суровую красоту низинных прибрежных островов. От статьи веяло запахом булочек, которые тетя Линда и Гвен пекли для рыбаков рано утром, и тихим уединением деревни в ветреные зимние дни. Мэгги вырезала эту статью и отправила ее тете вместе с несколькими отпечатанными снимками, которые сделала в последнее время. Как всегда, тетя Линда в ответном письме благодарила Мэгги за статью и восхищалась фотографиями. Письмо заканчивалось уверениями в том, как тетя любит Мэгги и гордится ею.

Упомянув в разговоре с Марком, что она с годами сблизилась с тетей Линдой, Мэгги не стала уточнять, насколько. Вместе с ее бесконечными письмами тетя Линда постоянно присутствовала в жизни Мэгги – в большей мере, чем остальные ее родственники, вместе взятые. Было что-то утешительное для Мэгги в осознании, что есть в мире человек, которые любит и принимает ее такой, какая она есть; месяцы, проведенные вместе с тетей, открыли Мэгги смысл безусловной любви.

За несколько месяцев до смерти тети Линды Мэгги призналась ей, что всегда хотела быть больше похожей на нее. Это произошло в ее первый и единственный приезд в Окракоук с тех пор, как она еще подростком покинула его. Деревня почти не изменилась, вид тетиного дома вызвал в ней прилив воспоминаний с горьковато-сладким оттенком. Мебель осталась прежней, как и запахи, но время взяло свое. Все в доме выглядело более потертым, выцветшим, усталым, в том числе и тетя Линда. К тому времени тонкие линии морщин у нее на лице превратились в глубокие складки, белые волосы местами поредели, обнажив кожу головы. Только глаза остались такими же, как раньше, и поблескивали знакомо, как всегда. Вдвоем хозяйка и гостья устроились за кухонным столом, где Мэгги когда-то делала уроки.

– А почему тебе хотелось быть больше похожей на меня? – озадаченно спросила тетя Линда.

– Потому что ты… удивительная.

– Ох, дружочек, – тетя Линда протянула руку – такую хрупкую и похожую на птичью лапку, что у Мэгги защемило сердце. Тетя ласково сжала ей пальцы. – Неужели ты так и не поняла, что то же самое я могла бы сказать о тебе?

* * *

В пятницу, проснувшись после похожего на коматозное забытье сна и послонявшись немного по квартире, Мэгги с трудом проглотила немного безвкусной овсянки быстрого приготовления и написала Марку сообщение, предлагая встретиться позднее в галерее. Потом она забронировала столик в «Атлантик-Гриле» и организовала машину, чтобы забрала их после ужина, потому что в этом районе поймать такси вечером зачастую оказывалось невозможно. Покончив с этими делами, она вернулась в постель. Ей предстояло лечь намного позже обычного, поэтому отдохнуть следовало заранее, чтобы не уснуть прямо за ужином, упав лицом в тарелку. Будильник она не поставила, проспала еще три часа. И только потом начала собираться.

Все дело в том, думала Мэгги, что с исхудалым до состояния черепа лицом и кожей тонкой, как папиросная бумага, единственное, на что можно рассчитывать, – придать себе хоть сколько-нибудь приличный вид. Одного взгляда на младенческий пушок, заменивший ей волосы, хватит любому, чтобы понять: она уже одной ногой в могиле. Но попытаться привести себя в порядок все же стоило, и после купания она неторопливо наложила макияж – добавила краски (жизни!) на щеки, накрасила губы помадой трех оттенков, пока не выбрала один, отдаленно напоминающий естественный.

Прикрыть волосы она могла шарфом или шапкой, и наконец остановила выбор на красном шерстяном берете. Прикинула, не надеть ли платье, но поняла, что замерзнет, и отказалась от него в пользу брюк и толстого свитера с рельефным узором, в котором выглядела не настолько бестелесной. С подвеской она не расставалась, вдобавок закутала шею прелестным ярким кашемировым шарфом, чтобы было теплее. Отступив от зеркала, чтобы как следует оглядеть себя, она сочла, что выглядит почти так же неплохо, как до начала химиотерапии.

Взяв сумку, она приняла еще пару таблеток – боль была не такой сильной, как вчера, но рисковать не стоило, – и вызвала такси. К галерее она подъехала через несколько минут после закрытия и увидела в окно, как Марк обсуждает один из ее снимков с парой лет пятидесяти. Когда Мэгги вошла в галерею и проскользнула к себе в кабинет, Марк поприветствовал ее едва заметным взмахом руки. На письменном столе ждала стопка почты; Мэгги разбирала ее, когда Марк постучал в открытую дверь.

– Извините. Я думал, они примут решение до вашего приезда, но у них возникла масса вопросов.

– И?..

– Они купили два ваших снимка.