Желания

— Нет никакого секретного общества, — продолжал Корнелл. — Я тоже хотел узнать и узнал. Командор — кинопродюсер. Он финансировал фильмы-оперы Констанции фон Крузенбург. Кроме того, он является консультантом одной международной косметической и парфюмерной фирмы. Он любит держаться в тени, это правда, но он суперизвестен. Возвращайтесь в Париж, и вы без труда найдете его след. Он путешествует, появляется на светских вечеринках, имеет там и сям несколько вилл. Ваша мать наверняка его знает.

Внезапно Тренди пришла в голову мысль. Он замер посреди дюны:

— А его имя? У него есть имя?

— Да. Аттеджи, Адьи — что-то в этом роде, немного экзотическое и плохо запоминающееся. Вы не найдете его имени в газетах, потому что он достаточно влиятелен, чтобы ему повиновались. Он пестует свою странность, как другие свои мускулы или усы. Однако с возрастом Командор все больше начинает показывать, каков он на самом деле: манипулятор, денди, боящийся оказаться не на высоте своей роскошной юности. Согласен, его кривлянье выглядит элегантно. По крайней мере, он представил нам Крузенбург. А что, если нам послушать ее, попивая вино и глядя, как садится солнце?..

Вечер действительно уже наступил; приближалась ночь, соленая и теплая. В молчании они преодолели остаток дюны. Корнелл вошел в дом, а Тренди задержался в маленьком саду, чтобы полюбоваться пляжем, длинными розовыми и золотыми мазками заката, собравшимися на острове птицами, морем, все время ясным и как будто усталым. Внезапно он услышал доносившийся из окна высокий голос Крузенбург. Тренди вошел в дом. При свете ламп дом Корнелла показался ему еще более голым. Корнелл протянул ему бокал:

— Избегайте иррационального, Тренди. Есть только одна магия — музыка. Помните Великую Спящую Рыбу? Чудовищную, чешуйчатую рыбу с глазами цвета морской волны и трепещущими, навевающими сны жабрами. Речь идет не о невинности, а о наших самых слепых и самых разрушительных инстинктах. Зыбкие и пагубные видения сна… Они приходят, даже когда засыпаешь стоя! Храните хладнокровие.

Они чокнулись бокалами. Вкус вина был теплым, сладким, успокаивающим. Крузенбург продолжала свои вокализы — дождь звуков, таких воздушных, таких живых, возвращающих легкость тем, кто их слушал. Тренди вновь обрел силы. Корнелл немного умничал, но он был прав. Этой ночью, он, наконец, заснет спокойно.

Голос дивы на мгновение смолк, затем она запела арию Саломеи. Тренди подошел поближе, чтобы лучше слышать.

— Так что сами видите, — подвел итог Корнелл, — вряд ли Командор может угрожать Юдит.

Тренди тут же позабыл о Крузенбург и повернулся к Корнеллу:

— Кто сказал вам об угрозе? Кто сказал о Юдит?

— Вы. Даже не говоря об этом.

Тренди не сумел скрыть свои чувства.

— И какова эта предполагаемая угроза? — спросил он.

Корнелл расхохотался:

— В самом деле, лучше бы часть мира перенеслась в мир дьявольских созданий, являющихся реальностью не больше, чем те чудовища, о которых я пишу в своих книгах!

Глава 14

От Корнелла Тренди вернулся озадаченный. Профессор успокоил его, но не так, как он надеялся. Тренди готов был услышать, что длительное, уединенное изучение рыбьих костей подвигло его разгоряченное воображение на самый неистовый вымысел. Но какая же путаница бы у него в голове, если он любой ценой пытался спроектировать ее на окружающую действительность? Какая целаканта скрывалась в нем, чтобы так тешить себя иллюзиями? Юдит? Это была простая история, любовь в разлуке. Анна Лувуа? Еше проще: лишенный дочери Рут, он бросился к первой встречной, к тому же она сама его провоцировала. Как Юдит. Как, возможно, и Крузенбург, когда пристально смотрела на него серыми глазами. Но почему эти соблазнительницы накинулись на него? И почему Корнелл сказал «бедная Анна» с несвойственной ему жалостью?

Ночь была темной. Тренди решил возвращаться через пляж. Миновав первую же бухточку он пожалел об этом. Ему почудилось, что длинные нити водорослей, поднятые приливом, кишат неведомой живностью, готовой вылезти на песок, а затем и на землю. Тренди постарался сбросить с себя это наваждение: он великолепно знает море, многие годы провел в лабораториях и на морских станциях — глупо поддаваться впечатлению от легенд Корнелла, рассказывающих о том, во что он никогда не верил. Но чем больше Тренди себя увещевал, тем больше понимал старого профессора. Он тоже испытывал в душе необъяснимый голод. Увлекшись своими скелетами, карточками, микроскопом, он утратил воображение, фантазию, способность совершать необоснованные поступки. Поэтому, несмотря на укоры Дрогона, он и продолжал жить среди безумств квартала Лез-Алль. И не понимал упорной борьбы Корнелла с идеей о конце света. Разве мир не идет навстречу своей гибели? Все больше деформируются позвоночники хрящевых, бесчелюстных, плокодерм. Вот и Юдит уехала…