Желанная беременность

— Вале-ера! — до моих ушей доносится истеричный вопль мамы, и я тут же подрываюсь, покидая уютное местечко рядом с Данилом, и иду на зов.

— Мама, ну что опять случилось? — захожу в распахнутые двери, ведущие с заднего двора в дом, и наблюдаю картину маслом: мама, всклокоченная со сбитым набок жакетом, стоит, схватившись за голову, и растерянно крутит ею.

— Мама, ну это же не смертельно, правда?!

Подхожу и забираю у Валеры детскую бейсбольную биту, которой он проредил цветочную оранжерею свекрови и умудрился попасть в резервуар с водой для капельного полива. Говорила же Данилу, что мал он пока играть в такие игрушки. Надо немедленно дислоцироваться как можно дальше отсюда и как можно ближе к Данилу. Вот пусть сам за своего "пацана", как он любит выражаться, и отвечает. Беру Валеру за ручку и подталкиваю ребенка к выходу. Краем глаза замечаю движение сбоку — черт, не успели. Обреченно вздыхаю, когда слышу позади нас голос Элеоноры Витальевны.

— А что тут у на-ас слу-училось? — последние слова она просты выдыхает.

— Простите, Элеонора, — повернувшись, говорю женщине, — не досмотрела.

Ее взгляд полон негодования и недовольства, но она усилием воли глушит его и натянуто выгибает губы в улыбке.

— Ох и бандит у нас растет, ох и бандит… — она оглядывает нас с мамой пренебрежительным взглядом, а потом смотрит на меня и говорит: — Дарья, вам нужно отдыхать побольше, а с внуком я могу помочь. Марина Валентиновна, вы бы проводили Дарью, а то у нее вон, даже губки побелели.

Пока мы с мамой в недоумении переглядываемся, женщина подхватывает Валеру на руки и уносит в сторону кухни.

— Грымза, — говорит мама вслед хозяйке дома. [О1]

— Мама, прекрати! Она нормальна, просто сегодня что-то не в настроении.

Нас отвлекает звук приближающихся шагов. Мы обе одновременно поворачиваемся — к нам приближается уборщица.

— Вот это уровень, — зашипела мама, — вот это я понимаю — живут люди! Не то что я: и кухарка, и посудомойка, и уборщица — все в одном лицо.

— Мам, прекрати, — я подхватываю ее под локоть и тащу к выходу на задний двор, — ну что о тебе подумают, а?

— Что это обычная женская зависть доча, — говорит мама и тяжко вздыхает.

— А-а-а! Валерочка! — ударил нам в спины женский пронзительный визг.

Переглянувшись, бросились вдвоем в кухню.

— Что случилось? — вытираю, выступившую испарину со лба и обвожу взглядом помещение.

— Все-нормаль-но, — заикаясь, произносит Элеонора, а сама глотает успокоительные таблетки.

— Сыночек, ну что ты такой неугомонный? — пересекаю кухню и подхожу к перепуганному ребенку. — Ну надо же, две бабушки с тобой не справляются, — треплю его за обе щечки и чмокаю в нос, — придется подключать тяжелую артиллерию, — вопросительно выгибаю бровь, смотрю на женщин поочередно.

— Мгу… — Элеонора.

— Да-да… — мама.

— А тяжелая артиллерия уже прибыла, — в один голос говорят наши мужчины, входя в кухню с полными руками шашлыков с зажаристыми до золотистой корочки овощами на шампурах.

— Папа! — звонкий детский голос оглушил.

— Сын, привет, — Данил присаживается на корточки и пускает в объятия мальца, стараясь не выронить ношу.

— Я помогу, — мама подходит к Данилу и забирает у него шашлыки.

— Ага, тёщенька, благодарю, — и тут же подхватывает Валеру под мышки и подкидывает вверх.

— Ещё, ещё! — хохочет сынишка. — ещё!

— На улице дождик начинается, — сообщает Сергей Вениаминович и кладет все вкусности на огромную тарелку.

— Значит, посидим в доме, — отзывается свекровь и, пожалуй, я готова ее поблагодарить.

* * *

Мы сидим с Данилом в холле на полукруглом диване необъятных размеров. Я, привалившись к его плечу, кладу руку на животик и легонько поглаживаю его. Уже больше года прошло с тех пор, когда я согласилась переехать жить к Данилу. Первые месяцы дались нам очень нелегко. Мы много спорили и иногда ругались. Но наши ссоры и ссорами назвать-то трудно, потому как Данил всегда предлагал компромисс.

На предложении руки и сердца он больше не настаивал, а я как-то забыла о нем. Вспомнила, только когда в день годовщины гибели Валеры приехала на кладбище.

Но на могилку так и не попала — там была свекровь. Я затормозила метрах в десяти от оградки. Сколько так простояла, не осмеливаясь подойти — не помню, может, минут пять, а может и больше. Но, сделав все же над собой усилие, решила, что нам со свекровью делить уже нечего, и, сделав шаг к ней, снова застыла на месте — стоило ей повернуться ко мне, как я задохнулась от ненависти и боли в ее выцветших глазах.

— Уйди, — прочитала я ее по губам. — Уйди, — второй раз она повторила уже громко.

И я ушла.