Желанный

– Самые лучшие, чтобы поделиться ими на воскресной послеобеденной прогулке.

– Ладно, – согласилась я, делая вид, что делаю это нехотя. – Я думала о моем отце. Я действительно его люблю. Но в политике нет страсти. Не для меня. Я сделала это, я получила степень, но это не мое, понимаешь? Потому что это не способ что-то создать, это потребление. Политика – это способ отобрать у других и разделить между собой.

– И, несмотря на это, ты уезжаешь в Вашингтон.

Я отвела взгляд, пожимая плечами.

– Это замечательная возможность.

– Да, – ответил он.

Я взглянула ему в глаза.

– Но?

– Я просто думаю, замечательная ли эта возможность для тебя?!

Я промолчала. Я сказала Эвану, что он знал меня настоящую, но только сейчас я осознала, что это значит, и не была уверена, что мне это нравится. Это было хорошо, когда касалось постели. И совершенно по-другому, когда он действительно знал, о чем я думаю.

Тогда я не отнеслась к его словам серьезно, отмахнулась от них, как от назойливых комаров. Как от чего-то незначительного и бессмысленного. Подумаешь. И еще потому, что не хотела говорить ни о искусстве, ни о политике. Вообще ни о чем, что могло бы подсказать мне, чем я хочу заниматься в своей жизни. Поэтому я предложила вместо музея взять такси и поехать в зоопарк «Линкольна». Это было идеальным решением. Мы оставили тему о моей работе и увлечениях и провели остаток дня, гуляя, держась за руки, покупая мороженое в рожке и содовую, чтобы как-то охладиться. Мы фотографировали животных и пересылали друг другу фото.

Это было глупо. Это было весело. Это именно то, что мне было нужно.

После мы поужинали в маленьком итальянском ресторанчике «Эль Фреско» и вернулись в пентхаус. По дороге я фантазировала о диких сексуальных шалостях. О связанных запястьях и о разных других удовольствиях, которые создаст эротическая фантазия Эвана. Одна эта мысль заставила меня распалиться и возбудиться в предвкушении. Но когда мы вернулись, остаток вечера прошел не так, как я себе нафантазировала. Мы неторопливо и лениво занялись любовью в душе, а потом, взяв бутылку вина, расположились на террасе. Мы сидели на диванчике для двоих, я положила голову ему на колени, а он гладил меня по волосам. Мы говорили о сегодняшнем дне, о нашей жизни, обо всем и ни о чем.

Думаю, это был самый романтический и нежный день в моей жизни. Несмотря на то, что с самого начала меня привлекала дикая часть Эвана, я не могла не думать, что именно этот нежный романтизм Эвана для меня опаснее всего.

Сейчас, когда я стояла в маленькой кабинке с Эстер, вспоминала вчерашний вечер, я не хотела расставаться с этими ощущениями, но еще больше не хотела делиться ими с ней. У меня было ощущение, что если я это сделаю, то все испорчу.

Поэтому я улыбнулась и сказала, что хорошо отдохнула, и спросила, с чего она хочет начать.

– Мне жаль, что я так долго отсутствовала. Наверное, накопилось работы?

– Пустяки. Джен нуждался в твоей поддержке, а мы как-то справлялись. – Она отодвинула мой стул и села, мне пришлось опереться на стол. – Если честно, дела немного заглохли, когда он заболел. Как бы бесчувственно это ни звучало, мы старались избегать внимания. Слишком много внимания заставило бы инвесторов нервничать.

– Грядут перемены, – сказала я, давая ей понять, что поняла, что она хотела мне сказать.

«Холдинг Поглощений Джена Говарда» занимался приобретением и продажей компаний. И хоть Джен нанял лучших из лучших для оценки потенциала компаний по всему миру, он все равно был лицом компании. Несомненно, его смерть многое меняет в политике компании. Я не винила наш отдел связи с общественностью в их нежелании привлекать внимание к такому важному для фирмы событию. Но теперь, когда он умер, нам не удастся избежать огласки.

– Да, – ответила она. – Но, думаю, мы готовы. Вообще-то, я хотела поговорить с тобой о том, чтобы ты передала свои обязанности фонду. Там накаляется обстановка.

– Из-за смены управления фонда?

Она кивнула, потом продолжила объяснять.

– Мы хотим увеличить активы и прибыль фонда Джена, – призналась Эстер. – И использовать эту прибыль для создания постоянной программы стипендий на обучение, защиту и восстановление. Твой дядя концентрировался на молодежи, искусстве и истории. В мире очень много детей, которые не могут получить соответствующее образование, и слишком много редких документов и картин, которые будут утеряны в следующее десятилетие, не говоря уже о следующем столетии.

– Я согласна с тобой, – ответила я, но мой голос выдал волнение.

Если я все правильно поняла, она просила меня начать работать в фонде. И это, честно говоря, было бы работой моей мечты. Но тут я вспомнила кое-что. Немного придя в замешательство, я была рада, что мне было на что опереться.

– Эстер, – начала я медленно, – я уверена, что бы ты ни задумала, это будет замечательно. Но я переезжаю. Я уезжаю в Вашингтон, – объясняла я, когда она посмотрела на меня с широко открытыми от удивления глазами. – Я буду работать на Капитолийском холме.