Железная вдова

Я не уверена, что слышала рокот планоцикла над верхушками деревьев, но надеюсь, Ичжи покинул горы. Он ничего не может изменить. Я ему не принадлежу. И никому не принадлежу. Они могут думать, что владеют мной, но сколько бы они ни ругали меня, грозили и били, они не могут контролировать то, что происходит в моей голове. Наверное, это бесконечно их бесит.

Кровавая дымка заката проглядывает в конце тропинки. Когда я выхожу из лесного сумрака, моему взору открываются рисовые террасы, на которых я выросла. Горные склоны изрезаны ступенями, возносящимися к небесам. На каждом ярусе, отражая пылающий закат, посверкивают канавы с дождевой водой, питающей рис. Воспаленные облака плывут в каждом клинышке воды, мимо которого я прохожу. Моя трость хлюпает в серой почве. Из домов, сгрудившихся на каждой террасе, поднимается дым – там готовят ужин. Струйки дыма вплетаются в оранжевый, окрашенный сумерками туман, клубящийся над самыми высокими вершинами.

Пронзительно морозной зимой, когда мне исполнилось пять лет, пал настолько жестокий холод, что рисовые террасы промерзли до основания, и бабушка заставила меня пройти по льду без обуви. Дождавшись, когда мороз, глубоко проникший в мою плоть, окрасил ее лиловым, бабка прогнала из дома всех мужчин, усадила меня на промерзлый бетонный пол и опустила мои ноги в деревянное корыто с кипящей свиной кровью и обезболивающими лекарствами. Две мои тетки прижимали меня к полу, пока бабушка ломала напополам каждую косточку моих стоп.

Вопль, вырвавшийся у меня тогда, до сих пор порой взрывается в моей памяти, когда я меньше всего этого жду. И я замираю, как оглушенная.

Впрочем, это не повод для боли. Болью меня не удивишь, потому что она всегда со мной. Она молнией пронзает мои ноги при каждом шаге.

При. Каждом. Шаге.

Я не прогуливаюсь. Та обжигающая прогулка по замерзшей рисовой террасе была последней в моей жизни. С тех пор ступни превратились в бесформенные бугры, на которых можно только ковылять. В трех пальцах началось воспаление, и они отвалились, что едва меня не убило и нарушило мое равновесие навсегда. Оставшиеся пальцы подогнуты под подошвы и касаются пяток, словно пытаются выдавить месиво из костей и плоти вверх, к икрам. Мои ступни меньше, чем ладони. Пара идеальных «лотосовых ножек».

Что реально повышает мою рыночную стоимость.

Родичи вечно бранят меня за неухоженную растительность на лице и излишки жира вокруг талии, но худшие упреки и визг я слышу тогда, когда бунтую против слишком тугих бинтов на ногах. Густые брови можно выщипать, от лишнего веса избавиться, поголодав, но «лотосовые ножки» перестанут быть лотосовыми, если позволить им расти. Ни один мужчина из уважаемой семьи не женится на девушке с незабинтованными ступнями.

– Без этого ты ничем не отличаешься от жунди! – однажды во время ритуала перевязки заорала на меня бабка, разозлившись на мои стоны и всхлипы. Она имела в виду кочевые племена, в основном обитавшие в диких землях и готовые в любой момент закинуть все свое имущество на спины лошадей и сбежать от хундунов. Некоторые из них обосновались в Хуася, когда мы вытеснили хундунов с больших участков, другие постоянно просачивались через Великую стену упорными струйками. На наших приграничных территориях их обосновалось немало. Родичи всегда предостерегали меня: «Не будь как их женщины, которые шляются где попало без всяких представлений о морали, стыде и приличиях».

В детстве я поддавалась на эти увещевания и боялась превратиться в такую женщину. Но чем старше я становилась, тем чаще недоумевала: а что в них, собственно, плохого?

Я ковыляю мимо группки домов, расположенных высоко на склоне. Несколько мужчин, стоящих по колено в воде, отрываются от работы и с вожделением пялятся на меня. Пойти за мной они не посмеют – тут все всех знают, – но никогда не откажутся продемонстрировать свои желания.

Видите ли, когда приграничную девушку, хотя бы немного привлекательную, вербуют в пилоты-наложницы или продают богатым мужчинам в городах, приграничным мужчинам сложнее находить жен, которые родили бы им сыновей. Цены на невест взлетели до десятков тысяч юаней. Местные семьи не могут этого себе позволить… если только не отдадут собственных дочерей в армию или не продадут богатым горожанам.

Порочный круг, и не видно ему конца. Никто не живет в приграничье по своей воле. Многие из нас находятся здесь только потому, что дома наших предков остались в провинции Чжоу, павшей под натиском хундунов двести двадцать один год назад.

Я бросаю на мужчин взгляд, полный ненависти. Пруды на террасах, отражая свет заката, сияют, как расплавленная медь, и я воображаю, что вокруг мужчин поднимается настоящий огонь, вскипает вода, сваривая их живьем.

И тут моя трость ломается, я падаю.

Гравитация. Одно из первых научных понятий, о котором мне рассказал Ичжи. Она бросает меня на слякотную тропинку, и я чуть не оказываюсь на рисовом поле. Моя ладонь оставляет глубокую выемку в грязи, в лицо летят холодные плотные брызги.