Железные франки

За трапезами эти «мадамы», как называли их франджи, сами заводили разговор с гостями, смело смотрели им в глаза, не стеснялись выспрашивать Усаму о порядках и нравах в его гареме и проявляли неестественное любопытство даже к такой обыденной вещи, как невольники-кастраты. А франджские кафиры, столь воинственные и несдержанные, оказались совершенно лишенными самолюбия и ревности и беспрекословно терпели в своих мадамах любую распущенность. До эмира доходили невероятные истории о том, как христиане находили в кроватях собственных жен чужих мужчин. Однако сам Усама не позволял себе расспрашивать собеседниц об этих случаях, поскольку, в отличие от них, был человеком учтивым. Он просто принимал все эти случаи на веру, так как пересказывали их люди почтенные и достойные всяческого уважения. Даже про королеву Мелисенду, женщину красивую, хоть и немолодую, говорили, что в юности она открыто держала любовника, а когда Фульк подослал к осквернителю своей чести убийцу, королева сурово отомстила всем, кого подозревала в содействии мужу, самого же супруга-рогоносца устрашила настолько, что с тех пор он беспрекословно уступал ей во всем. Мало того, гордые и непокорные рыцари добровольно установили над собой унизительные законы, по которым женщины наследовали титулы и земли! Два самых могущественных правителя франджей – аль-Малик Фульк и князь Антиохийский – оба обладали своими государствами лишь благодаря тому, что женились на наследницах этих владений.

Впрочем, даже королевская власть у этих многобожников не зиждилась прочно на силе и уважении, как у исламских властителей, а постыдно опиралась на костыли обычаев, законов и договоров, и король оказывался таким же рабом множества условностей, как и последний его вассал.

– Как только у уммы появится непререкаемый, единый предводитель джихада – гази, которому беспрекословно покорятся все рабы Аллаха, своеволие франджей станет причиной их гибели, – заявил Муин ад-Дин, сам, однако, не спешивший приближать торжество Занги.

Тем более мог подождать ибн Мункыз, поскольку, как правоверный шиит, ведал сокрытое от своего повелителя – суннитского апостата: что священную войну с укрывателями истины может объявить лишь Махди, последний преемник Пророка, а таковой откроется людям только перед концом света. Покамест джихад яростнее всех проповедовали те, кто воевал пером, а не саблей, и те, кто надеялся пожать плоды победы, например, арабские феллахи, бежавшие с земель, попавших под власть франджей. Любознательный книгочей ибн Мункыз уточнил будущее:

– Предсказано, что эти явившиеся в последние времена с севера Иаджудж и Маджудж, Гог и Магог, исчезнут, и правоверные восторжествуют, но, перед тем как исчезнуть, эти злые духи-дэвы еще попытаются выпить всю воду из Тивериадского озера.

Раймонд Антиохийский, огромный и сильный, как джинн, с разметавшимися по плечам белокурыми прядями, сын знаменитого французского поэта, интересовал ибн Мункыза больше остальных гяуров. Князь был первым, кто через своего мусульманского лекаря завел с Дамаском переговоры о союзе с франджами. Единственной женой кафира оказалась очень юная, светловолосая и белокожая пери с необыкновенными глазами цвета зимнего моря, по имени Констанция, что на языке франджей означало «постоянная». Княгиня выгодно отличалась от бесстыжих, бойких и одновременно чванных мадам, ибо вела себя сдержанно и не стремилась понравиться посторонним мужчинам. Красота этой невысокой, немногословной женщины находилась лишь в зачатке, подобно красоте полураспустившегося цветка. Впрочем, неяркая внешность не сулила княгине уподобиться роскошной розе, она скорее напоминала цветок собственного герба – изящную, хрупкую, чистую лилию. Зато в этой Констанции присутствовали внутреннее спокойствие и истинное чувство собственного достоинства. Не забыть бы поручить Исмаилу разыскать на невольничьих суках Леванта невысокую светлую юную наложницу с милым круглым лицом и ямочками на щеках. Найти подобную, пожалуй, можно, но чем оплатить доверчивый, любящий, восхищенный взгляд, которым эта Констанция взирала на своего великана супруга? Похоже, что у франджских мадам беззаветная любовь встречалась так же редко, как истинные гурии на невольничьих рынках.

Правитель Дамаска, знаток и ценитель женщин, собравший в своем гареме множество удивительных красавиц всех мастей и племен, тоже отдал должное прелести светлоокой пери:

– Княгиня Антиохии безыскусна, невозмутима и прозрачна, как горное озеро.

– И так же несколько холодновата, на мой вкус, – не очень искренне придрался Усама, желая показать, что понимает толк в женских достоинствах.

Атабек усмехнулся:

– Я любил подобных дев. Эта мраморная сдержанность – лишь поверхность. В глубине невозмутимой души таятся страсти, о которых она сама пока не подозревает. Одна неосторожная ошибка князя – и они вырвутся наружу, как летние воды Нила.