- Тогда отбой, - Ибар улёгся на грязной пенке и накрылся Адметовской камуфляжной курткой со знаками различия сержанта, остальные бойцы, за исключением, разумеется, Нема и Хутты, сделали то же самое.
Стоило голове Табаса коснуться подложенного под голову свертка с одеждой дикарей, как сознание покинуло его, и юноша незаметно для себя самого провалился в чугунный сон дьявольски уставшего человека.
- Подъём! – хриплый ор над ухом и последовавшие за ним выстрелы вынудили Табаса подпрыгнуть на месте. Костёр едва-едва тлел и тускло освещал лишь небольшой пятачок пространства. Со всех сторон слышалась какая-то непонятная возня. Сопение, хруст веток, вскрики. Над ухом Табаса снова кто-то выстрелил из автомата – неприцельно, желая больше отпугнуть. Молодой наёмник на одних рефлексах откатился в сторону, схватив за ремень своё оружие. Он привалился спиной к дереву и выставил ствол перед собой, но совершенно ничего не видел и не понимал. Спустя полсекунды, наполненные хрипом и звуками борьбы, Табас всё-таки проснулся, перепугался и понял, что ему здесь больше делать нечего. Паникующий наёмник пополз подальше от костра, стараясь двигаться как можно быстрее, обдирая ладони и колени, но не обращая никакого внимания на боль. Он уже хотел было подняться на ноги и побежать подальше – наощупь, но раздавшийся рядом гортанный вскрик «Ещё один!» заставил сердце уйти в пятки и понять, что ему тоже конец.
Табас упал, заорал, зажал спуск и водил дергавшимся раскалённым стволом до тех пор, пока не кончились патроны и кто-то не ударил ему в ухо чем-то твёрдым, заставляя мир вокруг расцвести на мгновение яркой белой вспышкой и снова погаснуть – вместе с сознанием.
Когда Табас снова пришёл в себя – верней, его «пришли» при помощи нашатыря – он испытал дежавю. Всё это он видел раньше, в Армстронге, причём совсем недавно.
Белые стены в коричневую крапинку, железный стол с лампой, сухощавый мужчина в костюме, листающий толстую папку, – на мгновение Табасу показалось, что всё повторилось и его захватили люди Армстронга, но когда следователь поднял глаза, оказалось, что лицо у него было другое, хоть и чем-то похожее на его коллегу.
- Я не играю в игры, молодой человек, поэтому буду говорить просто, - прогнусавил дознаватель простуженным голосом. - Во-первых, если вы согласитесь с нами сотрудничать, то мы сохраним вам жизнь и здоровье. Вам даже заплатят и дадут некоторую свободу. В рамках договора, разумеется.
Табас начал мелко подрагивать всем телом.
- Но это только если вы согласитесь, - продолжал полицейский. – В том случае, если откажетесь, вас будут бить. Очень долго и методично, периодически меняясь, поскольку наши люди будут уставать. Да, пытки в Доме Адмет официально запрещены, но мы с вами прекрасно знаем, что на шпионов эти… Этот гуманизм не распространяется. Так вот, вас будут бить до крови и сломанных костей. В конечном итоге вас покалечат, и вы всё равно нам всё расскажете, но это уже ничем не поможет, поскольку повреждения, скорее всего, будут несовместимы с жизнью. Это только в кино несгибаемые шпионы терпят любую боль и хранят тайны, а в моём кабинете говорят все, - следователь подчеркнул последнее слово так, что у Табаса по коже побежали мурашки, а лоб покрылся ледяной испариной. - Надеюсь, вы будете благоразумны и не станете играть в несгибаемого шпиона. Вы молоды и, наверное, романтичны. Так вот, никакой романтики в боли нет. Не будет ни электрошока, ни иголок под ногти, ни испанских сапог, словом, ничего такого, о чём можно было бы с гордостью рассказать детям и внукам. Только старое доброе некрасивое и будничное избиение до полусмерти. До состояния отбивной. Лично мне всё равно, что с вами будет. Времени у меня достаточно, нет никакого резона торопиться. Так что молчание навредит в первую очередь вам. Вы понимаете, что я говорю?
- Д-да, - зубы Табаса предательски застучали.
- Я вижу, вы напуганы. Это нормально. Поэтому я скажу своё «во-вторых». Я – не садист. Я не хочу причинять вам боль, но мне придётся, если вы откажетесь. Я просто хочу, чтобы моя работа была выполнена. Какой приказ я отдам – зависит целиком и полностью от вас. Вы понимаете?
- Да, - сказал Табас, чувствуя, что с каждым произнесённым словом всё сильнее увязает в паутине, которую плёл этот неприятный следователь.