Желтое воскресенье

Две горки посуды, одна над другой, возвышались в полных Жанниных руках. Жанна спускалась осторожно, напряженно, боясь оступиться. Красивое лицо девушки, блестящие лукавые глаза говорили: я молода, стройна, хороша собой, мне приятно делать людям добро; но в то же время — выражало растерянность: ей было неловко делать то, что она делала, — на узких крутых трапах было скользко, тесно среди непонятного переплетения труб, нагромождения металла и механизмов… Смешение различных переживаний отразилось в ее нерешительном взгляде.

— Ой, как у вас тут грязно и душно, — сказала она и сморщила красивый тонкий нос. — Как вы советовали, так и сделала: с перцем и луком, — обратилась она к Громоткову. — Вкусно — ужас! Попробуйте!

Из открытой миски потянуло ароматом ухи.

— Куда положить? — спросила Жанна, обращаясь к Громоткову.

Мишо стоял позади Жанны, ничего не делал, чтобы помочь, только нежно глядел ей в затылок грустными темно-синими глазами.

Андрей хитро улыбнулся и подтолкнул локтем механика.

— А мы только что пирожки ели! — смущенно сказала Жанна.

— Дай брюхо полизать! — сурово и жадно, вращая белками, надвинулся Андрей.

«Вот этот бы живо окрутил», — подумал Громотков и оттого особенно участливо обратился к молчаливо стоящему товарищу:

— Мишка, подмогни женщине! Чего стоишь бестолково?

Тот кинулся к Жанне, внося излишнюю суматоху.

— Да ставь на верстак! Не мельтеши! — приказал Громотков, решительным жестом прерывая заполошенные движения молодого помощника.

— Тут же у вас машинное масло! — с сожалением в голосе сказала Жанна.

— Ничего, от машинного масла еще никто не умирал, оно чище, чем кукурузное.

Протерев ветошью руки, Андрей и механик жадно накинулись на еду, скребуче задевая алюминиевыми ложками о донышко миски.

Ели с видимым удовольствием, причмокивая и присвистывая. Большая луковица солидно плавала в середине миски и мешала обоим, Андрей подхватил ее ложкой и хотел было выплеснуть в бачок для ветоши, уже занес руку…

— Ты куда, охламон? — воскликнул Громотков.

— А что, разве можно ее есть? Скользкую, вареную?! Бр-р-р…

— Давай сюда! — Громотков взял луковицу за бледно-зеленый отросток, запрокинул голову и опустил целиком в рот.

— Ой, жутко, Степанович! — состроил гримасу Андрей. — Вы ее как устрицу проглотили. Пищит, а лезет… У меня, правда, Верка — сестра — тоже любит!

— Значит, твоя Верка — человек, Андрюха! А ты покудова — молекула! Как научишься есть, тогда и человеком станешь. Понял? Ох и хороша пиш-ш-ш-а-а-а! — с восторгом протянул механик, вытирая по-хозяйски ложку о внутреннюю сторону спецовки. — А на второе у нас что?

— Макароны по-флотски! — живо подключился Мишо.

— Вот это молодец, Михайло! Спасибо, друг! — сказал Андрей. — А как их есть? — спросил он Жанну, наклоняясь к ее красивому лицу.

— Что значит — как? — спросила она.

— Ну, вдоль или поперек? Вдоль — похудеешь, а поперек — поправишься… Так как?

— Ладно, Андрюха, не трепись, остывает, бери черпак и шамай свои ламинарии с мясом, — вроде бы строго напустился механик.

— А вы, Степанович, тоже хороши, малолетку обижали, не стыдно?! Пока я тут беседую с прекрасным полом, вы, я вижу, половину миски ухнули. — И тут же шутовски накинулся на еду: — Вперед, молодежь, принимай пищевую эстафету от наставников! — И он стал смешно и быстро сгребать ложкой макароны к себе, спешно отправляя их в рот, отчего щеки округлились.

— Тьфу! Не дал нормально поесть, — бросая ложку, в сердцах сказал механик. — И все это из-за тебя, Жанна, кровь в парне гудит, прыщи повылазили…

— Фу, набузовался, еле Степановича на финише обогнал. Ну вы и здоровы есть! Жанночка! А на третье — поцелуй?!

Он потянулся вверх руками и, хрустя всеми косточками, пропел:

— Люблю я девок рыжих, нахальных и бесстыжих!

Затем плечом подтолкнул смущенного приятеля, но тот стоял молча, насупившись, не зная, как поступить дальше: рассердиться или нет. Ревнуя Жанну, Мишо понимал, что ведет себя глупо, но ничего поделать не мог: обычно подвижный, живой ум его в присутствии Жанны цепенел; казалось, Мишо был доволен ролью безвольного человека. Но по тому, как раскраснелось лицо молодой женщины, каким простым и милым стало оно, Мишо понял, что был не прав. Он не знал, за что конкретно любит Жанну: за голос, лицо или фигуру; ему нравилось все: и запах волос этой женщины, и звук голоса, — все то, что составляло ее привлекательность.

— А ты что же, Мишк, сачкуешь сегодня? Вон две форсунки почисть, пока мы с Андрюшкой насосом займемся.

Жанна, сложив стопку мисок и прижав их к груди, поднималась по трапу, бросая смущенные взгляды на вздорного механика.

Андрей молча, лукаво смеялся и тихо напевал: «Ах, зачем эта ночь так была хороша?!»

— Ну и дуралей же ты, Андрюха!

— А умных людей нету, Михаил Степанович!

— Ну да!! Вот огорошил!

— Точно, Степанович! Что мы видим чаще? Характер человека. И через его поступки: смелые, легкомысленные, вежливые, добрые, честные — судим о людях и ум почти никогда не принимаем в расчет…

— Вот за что я тебя люблю, Андрюха, — за ум-ней-шие суждения. А ты, часом, значок такой не забыл?

— Ну, точка…

— А это?!

— Ну, запятая…