Желтый дом. Том 1

Повесили новую стенгазету. На первом листе — портрет Брежнева в маршальском мундире и со всеми регалиями. Художник (директорский холуй из отдела философии естествознания) изобразил его красавчиком лет под сорок. Под портретом — цитата из речи Брежнева об обострении идеологической борьбы. Газета — обычная серая пустышка. Но две заметки привлекли всеобщее внимание. В одной — смутный намек на то, что в некоторых секторах отдела диамата заняли примиренческую позицию по отношению к некоторым философским течениям Запада. Хотя намек очень смутный, все сразу же сообразили, что к чему. Недавняя статья в «Коммунисте», специфическая подборка в «Партийной жизни», ругательная статья в «Литературке» (которую сокращенно называют «ЛГ», а произносят как «ЛГА») в адрес известного театрального режиссера, — все это искушенным людям говорит о том, что намерение властей начать приспускать «железный занавес» является вполне серьезным. Вторая заметка посвящена воспитанию молодых сотрудников и подписана самой Тваржинской. Среди прочих успехов отдела в деле воспитания упоминалось и о том, что буквально переродился МНС, попав в дружный коллектив отдела, что он теперь на верном пути, а что в секторе логики не мешало бы и т.д. И опять-таки всем было ясно, что к чему.

Упомянутые две заметки определили тему разговоров собутыльников, направившихся в ДЖ отметить библиотечный день МНС. К заметке о МНС отнеслись двояко. Одни поздравили, сказали, что теперь все пойдет на лад. Другие посочувствовали, поскольку заметка вызовет злобу со стороны логиков, а они не остановятся ни перед чем во имя спасения достижений мировой науки. Что касается Запада, то мнения были единодушны: Они, конечно, постараются контакты с Западом прикрыть, но из этого вряд ли что получится, поскольку слишком много народу из самих привилегированных слоев заинтересовано в связях с Западом. Они фактически в основном потребляют продукты западной культуры и чувствуют себя в некотором роде иностранцами в своей стране. Дети и внуки правителей кровно заинтересованы в том, чтобы жить как бы на Западе. А если кто и заинтересован в том, чтобы восстановить «железный занавес», так это — серая партийная бюрократия, вырастающая из недр «народа». Народ? Народ мечтает о новом Сталине. Зачем? Как зачем?! Сталин цены снижал, а эти повышают. А главное — русский народ всегда возлагал надежды на сильную центральную или верховную власть как на единственную защиту от произвола местных и низших властей.

В ДЖ к ним подсел Глеб Степинский, занимавший когда-то довольно крупные посты в ЦК комсомола, а затем — в аппарате ЦК партии. Несколько лет назад он был исключен из партии за попытку создания антипартийной группы и уволен (после серии постепенных понижений) с работы. Случай огласки в прессе не получил, о нем некоторое время говорили, но вскоре забыли. Глеб долгое время был без работы. Потом устроился куда-то библиографом рублей на семьдесят в месяц. За это время он успел основательно спиться. Но был, как и ранее, весел, разговорчив и остроумен. Начался суматошный разговор обо всем на свете, с надрывом, кто кого перекричит и пересмешит.

Из рукописи

И все же я не решился. Не из страха. И не из какого-то Рационального расчета. В конце концов, думал я, что происходит? Люди роют себе могилу? Да. Но они живут с мыслью, будто возносятся на небо. Люди влачат жалкое существование? Да. Но они живут с сознанием носителей величайшей мощи нового общества. Разве в театре зрители и актеры не знают, что они играют не себя и играют среди грошовых декораций? Знают. Но это не мешает им переживать происходящее как подлинность. Убрать Его — пустяк. Два движения: первое — вынуть спицу, которой я владею как шпагой; второе — пронзить Его сердце или мозг. И все! А что произойдет? Высокая страшная трагедия уступит место тусклому примитивному спектаклю на уровне самодеятельности. Он — не человек. Он — бог. Причем бог языческий. Страшный, а не добрый. Я живу лишь постольку, поскольку один Его божественный лучик падает и на меня. Я привык жить в Нем. И не смогу жить без Него, как улитка без раковины. И какое вообще имеет значение, есть я или нет и делаю я что-то или нет. А Он сосредоточил в себе весь смысл происходящего. Я могу убить тело Его, но я не смогу убить Его как душу становящегося общества. Чем больше я размышлял в таком.духе, тем менее острым становилось мое желание. Я стал выздоравливать и обретать прежнее спокойное расположение духа. Все-таки я Его любил. А подлинная любовь не протекает ровно. Кроме того, возникло еще одно важное обстоятельство, отвлекшее мое внимание и заставившее окончательно забыть свое преступное намерение.

Мистика и реальность