Желтый Мрак

— Да вот ко мне прибег начальник ремонтной колонны. Я сегодня нашел его у себя в поселке. Он говорит, что когда проходил Кайластуй, то тот был весь в огнях. И с ним никто не стал разговаривать. А когда он пробовал попроситься ночевать, ему везде отвечали, что дом чумной. Так он ни одного дома у вас не нашел здорового.

— Ну, а дальше-то что?..

— Ну что? Он и у вас был и вы ничего не сказали. А посмотрели так, как будто у вас у самого чума. Врет он это или нет.

Я стал припоминать. Да, как-будто что-то было: когда мы сжигали дом Викуловых, ко мне кто-то подходил и говорил относительно того, что приехал ремонтировать телеграфную линию. Но что я ему ответил? Не помню. Возможно, что «не мешайте, видите, здесь кругом чумные»…

— Передайте ему, что он врет, — кричу я в трубку. — Передайте, что он струсил, вообразил, что здесь все чумные, и убежал. Дезертировал.

— Товарищ командир, а вы-то здоровы?

— Здоров, — я сержусь и снова щупаю себе голову и уже уверенно кричу, — здоров так, что наверное здоровее вас!

— Товарищ командир, а как сведения по форме № 3, посылать?

— Шлите, — я бросаю трубку и снова валюсь на постель. Но не успеваю закрыть глаза, как в окно новый стук.

— Кого там чорт носит? Входите!

Входят два красноармейца и с ними китаец. Сзади них выглядывает испуганная физиономия моего ординарца.

— Что это?

— Товарищ командир, — докладывает один из них. — Так что его мы запикетили на самом нашем территорийном месте и никак его косая морда не хочет уходить обратно. И, даже, выстрелов наших не пужается. А может он чуму с собой несет. Кто его знает. Вы бы выяснили. Вы, поди, знаете, с ними возитесь.

Я тру руками глаза, щупаю себе лицо. Нет, это не сон. Китаец с чумной территории у меня в комнате. Вот он бесцеремонно садится на стул. Вот кладет рядом с собой маленькую котомку. А мой Федор, высунув руку из-за двери, льет на пол и на дверную ручку сулему. Все это так реально, что я уже понимаю, что не сплю.

— Зачем ты перешел границу? — Я хочу быть строгим, но голос у меня глухой, слабый и какой-то несчастный.

— Моя капитана шибко нельзя серди. — Губы у китайца толстые, мясистые, глаза маленькие, узкие, как будто в них налито масло, они блестят и прыгают по сторонам. Он встает. Плечи у него узки, а сам он длинный. Похож на рюмку. Он снимает шапку, волосы у него подстриженные и седые. Он кланяется, потом вытягивает ко мне подбородок, на самом кончике его подбородка узенькая, крохотная борода и к ней из-под приплюснутого носа лезут усы.

— О, капитана, моя ходи к тебе. Моя помирать не хочет. Там все помирай, — указывает он рукой на Китай.

— А мы-то умирать хотим? — Мой голос уже истеричен. Я это замечаю и более спокойно спрашиваю: — Откуда ты идешь?

— Моя ходи копи Чжай-ла-нор…

— Что? — вырывается дико у меня и затем я вижу, как мои красноармейцы в панике бегут из моей комнаты. Вот их шаги слышатся под окном, вот они бегут дальше на улицу, вот они уже скрипят снегом. И тут же моя дверь прихлопывается и за ней что-то льют на пол. И я знаю, это моя хозяйка или Федор опять льют на пол сулему.

Это меня успокаивает. К этому я привык и сразу же становлюсь спокойнее. Даже думаю: надо запретить выдавать Федору сулему. Так они могут растратить весь наш запас.

— Моя капитана, живи, брата копи. Мой хочет работай там. Там все помирай. Один чума пропади Маньчжурии, другой копи, третий пропади вашего Нарына… Моя помирай совсем не надо. Ваша русский сторона я буду жить. Я буду опять красный солдата.

Китаец поднимает снова на меня голову, но его глаза на меня не смотрят, они опущены в пол и почему-то начинают слезиться.

Я подхожу ближе и разглядываю его лицо. Как-будто красноты нет.

— Твоя жар есть?

— Что жар?

— Твоя голова болит?

— Нет, моя голова совсем хорошо, — трясет он волосами.

— Давно ты ушел с копей?

— Моя… — он начинает считать но пальцам. Пальцы у него узкие, смуглые, но не желтые. Ногти на них большие и грязные. Он пригибает пальцы с мизинца. Прижимает один, поднимет вверх лицо, уставит на меня свой клинышек бороденку, подумает и затем пригибает другой.

— Моя… ходи день, три, семь… — слово семь он говорит как-то безразлично, как-будто он или врет мне, или должен сказать «восемь».

Потом он повторяет:

— Три… семь… — и заглядывает ко мне в глаза. Зрачки у него узкие и острые, и кажется мне, что они походят на тонкие гвозди. Мне становится неприятно. Я отворачиваюсь и отхожу в сторону. Тут же вспоминаю, что надо наказать красноармейцев, но как их найти. Я не знаю их фамилий. Даже сейчас не помню их физиономий. Все же сначала надо переговорить с Звонаревым.

— Дайте бригврача.

— Есть, — дежурит телефонист Петров, он раньше служил во флоте и всегда отвечает по-морски. Я беру за рукоятку и звоню. Телефон у меня походный, ящиком. Ручка часто срывается и прищелкивается к боку. Я не люблю эти новые индукторные телефоны. Фонические лучше.

Однако слышу:

— Вам кого?

— Николай Иванович. Вы?

— Я.