Желтый жук

Две головы, возвышаясь над землей, согласно кивнули.

— Ну вот, покурите, — Кидд протянул свою трубку и дал затянуться по старшинству: сначала Хмырю, потом Вану. — Ну как, теперь уж не трусите, что убью? У меня и пуль-то в пистолетах не осталось: одну Бумбе отдал, другую — черепу. Не лопатами же я вас забивать тут буду… Кстати, Ван, сынок, дай-ка сюда свою лопатку, яму с краю подровнять…

* * *

— Да уж, и вправду, один за всех, — пробормотал Кидд, — опершись на окровавленную лопату. — Один за всех тут отдувайся теперь.

Он отпер и раскрыл сундук. Лицо его озарилось — как блеском золота, так и собственным душевным светом. Он побросал сверху браслеты, снятые с ребят. Расстегнул штаны, помочился в сундук, затем закрыл и запер. Став на четвереньки, с мучительным воем «Ы-ы-ы!» — столкнул сундук в яму, где он мягко лег на Хмыря и Вана, обнявшихся в последней своей постели…

Кидд закопал яму и затоптал рыхлый грунт. Потом собрал и уложил на место квадраты дерна. Все это выглядело подозрительно: остался выкошенный круг и целая куча земли.

— За всех за вас теперь, один… — бормотал он, разбрасывая землю в стороны. — А вы все четверо, получается, за одного. Всем спать спокойно. Аминь.

Кидд оглянулся по сторонам и далеко в кусты зашвырнул лопату. Что-то было не так. Слишком странно выглядело это лысое место. Он пошел на край поляны и, чертыхаясь, наломал сучьев. Развел на лысом месте костер. Теперь поляна приняла человеческий вид: прохожий, окажись он в этих безлюдных местах, легче всего подумал бы, что какой-нибудь путешественник сделал тут привал, костер пожег, сготовил себе нехитрую еду. Закинув за плечи сумку, Кидд зашагал прочь.

На Трактир Епископа, невысокую крутую скалу в трех милях южнее точки погребения золота, он взобрался уже к вечеру. Само это место он выбрал еще в прошлом году, когда они вот точно так же вошли в бухту, обойдя Сулливан-айленд с севера. Тогда он ходил сюда вдвоем с Гейзом, храбрым матросом-немцем, который помогал ему делать измерения и расчистил в листве тюльпанного дерева амбразуру, чтобы череп было видно только с одной-единственной точки, с Чертова стула. Гейза, конечно, пришлось потом прикончить. Тогда было лето, и на дереве во всю цвели тюльпаны. Запоздало пришла в голову мысль, что надо было еще тогда, летом, сделать череп непосредственно из Гейза и тотчас определить место — в таком случае, сегодня было бы меньше возни. Надо сказать, что Кидд изрядно устал за этот тяжелый день.

Он сидел на Чертовом стуле и смотрел в трубу. В лучах заходящего солнца Сола было видно с трудом: казначей смотрел на него вытаращенными глазами и, казалось, дразнил своего капитана высунутым языком. Золотой звездочкой блестела шляпка гвоздя.

— И отчего у этих русских порой бывают такие большие носы? — пробурчал Кидд, покручивая окуляр. — Просто орлы какие-то…

Достигнув берега, он почувствовал себя вконец измученным. Снял ботфорты и, тяжело опустившись на остывающий песок, пошевелил обрубками пальцев. Шхуну отсюда было хорошо видно: двое матросов играли в кости на корме, один сидел в бочке. Кидд с отвращением подумал о том, что сегодня еще придется грести, одному…

Вдруг острая боль пронзила его пятку. Кидд дернулся, перекувырнулся на песке, завопил благим матом.

Какая-то тварь, может быть, змея… Глупость безбожная: вот так нелепо, не на виселице даже — кончить свою бренную жизнь! Он встал на четвереньки, злобно вращая глазами, и вскоре, наконец, увидел жука… Замахнулся, намереваясь припечатать его ладонью, но внезапно какое-то странное тепло разлилось по кишкам, и будто хмель ударил в голову. Несколько мгновений он еще соображал ясно: ядовитая тварь цапнула его — вот почему и сделалось так дурно, но сразу и неудержимо, словно наслаждение девкой, протекли сквозь его тело умиротворение и любовь.

— Это ты меня укусил, дурашка? — мягко спросил Кидд.

Жук принял угрожающую стойку, подняв свои крупные клешни. Кидд понял, что чрезвычайно любит этого жука, как никогда никого не любил прежде — ни отца родного, ни женщину, ни короля…

— Ах ты, кусака… — тонким голосом пролепетал Кидд и почувствовал, что весь становится мягким, расплывчатым и вот-вот всосется в песок — от всепоглощающей его неземной любви…

Жук был огромный, с воробья величиной, слишком огромный для насекомого, и, казалось, он все растет и растет прямо на глазах. Жук был желтый, почти золотой.

— Золотко ты мое… — прошептал Кидд. — А золотко я всю жизнь любил. Золотко, красное, как кровь. Золотко, желтое, словно дерьмо. Кровь, золото и дерьмо… Вот магическое заклинание. Вот для чего стоило появиться на свет.

Край солнца, по обыкновению, блеснув зеленым лучом, скрылся за гребнем горы. Стало стремительно темнеть. Кидд не мог понять, как он оказался здесь, когда успел так набраться рому или лаодану, почему сидит напротив желтого жука, и что всё это может значить, и где все — толстый неуклюжий Бумба, носатый Сол, верный юнга и этот, как его…