Желтый жук

Исполнив приказание капитана, Сол почувствовал себя в безопасности. Поджилки уже не тряслись: он был крепко привязан к дереву и теперь не свалится, что бы ни случилось… Он слышал, как пыхтит позади него Кидд, продвигаясь к нему по ветке, этот бесстрашный Кидд. Вот он положил ему руку на плечо, вот перевалился через сук своим грузным телом и сел напротив, верхом на ветке, тяжело упершись обеими руками в серую бугристую кору, затем достал из-за пазухи и протянул Солу трубу… Тот бережно взял ее, раздвинул и посмотрел. Перед ним сидел маленький-маленький, необычайно далекий капитан…

— Не в ту дырку, дурак! — выругался он вдали.

Сол перевернул трубу: Кидд исчез вовсе, осталась одна смутная бородавка.

— Не на меня смотри, козел, а на восток просто. Покрути кольцо. Смотри, пока не увидишь такую черную скалу. Как только увидишь черную скалу, еще покрути кольцо. Там должно быть что-то вроде стула. Так и называется — Чертов стул.

Все это было не так просто, как выглядело со стороны. Сол не раз видел, как капитан или штурман смотрят в эту самую трубу, но сейчас, в его собственных руках, она не очень-то хотела на него работать. Наконец Сол поймал и черную скалу, и даже сам Чертов стул — небольшую нишу в этой скале, и вправду напоминающую стул. Крик ужаса застыл у него в горле. Труба чуть было не вывалилась из рук.

— Там кто-то сидит!

— Где? — Кидд инстинктивно оглянулся, хотя, конечно, сам ничего увидеть не мог, без стекла.

— Кто-то сидит на стуле, — глухо прошептал Сол.

— Кто, разрази тебя гром?!

— Человек какой-то. Сидит и тоже смотрит в трубу. О Боже! Куда он делся? Пропал… Только что был и нет. Хуфра какая-то…

— Вот-вот, — облегченно вздохнул Кидд. — Это тебя все еще тащит. Хуфра ты моя, — он нагнулся и поцеловал Сола в лоб, в то самое место, куда намеревался вбить гвоздь.

Счастливый, Сол заморгал глазами.

— Ладно, — сказал капитан. — Теперь держи трубу и не шевелись. Смотри прямо на этот стул, а я измерять буду.

Кидд достал и открыл буссоль. Он весьма дорожил этим инструментом. На нем был выгравировано его имя и вензель самого короля. Он часто вспоминал церемонию вручения, прямо перед отходом в северные моря.

— Посмотрите на его рожу, — сказал тогда король. — С такой рожей он далеко пойдет. Он мне всё кого-то напоминает, но я не могу понять, кого.

— Может быть, Папу?

— Хуяпу. На русского короля он похож, вот что. Смотри, дружище, не попадись к русским в плен, а то они еще примут тебя за своего короля.

— У них этот король как-то по-другому называется, цезарь, что ли?

— Вот-вот. Гай Юлий Цезарь и есть. Говорят, очень мальчиков любит. Так что, смотри, капитан, не нарвись.

Узкоглазые русские, которые лечили его на Печоре, понятия не имели, как выглядит их король. Они вообще слыхом не слыхивали, что есть над ними какой-то король…

Морщась и шевеля губами, Кидд взял румб по трубе и вписал свое измерение в пергамент. Завинтил карманную чернильницу, взял из рук Сола трубу, спрятал за пазуху и достал из кармана гвоздь.

— Дай-ка мне молоток, — сказал он.

Сол увидел, как остро блеснул на солнце заточенный кончик гвоздя (ведь медь на срезе — что твое золото) и вспомнил, как на одном из привалов Кидд точил этот гвоздь о камень.

Кидд вдруг заплакал, пудовыми кулаками вытирая глаза.

— Птичку жалко, — пояснил он. — Ты по что птицу обидел, яйцо у нее сожрал? Вот представь себе: сидишь ты в дупле, никого не трогаешь, птица такая, яйцо высиживаешь, дитятко свое… Вдруг какой-то ракалья, монстр такой, берет твое яйцо, пожирает на твоих же глазах… Гадина ты ползучая. Зачем птицу обидел, овечий ты человек, овца, отвечай сейчас же!

— Да я… — начал было Сол, но капитан перебил его:

— Ты птицу обидел или нет? Ты обидел птицу, червяк вонючий!? Ах, ты птицу обидел! Да я ж тебя за эту птицу… Я знаешь, что с тобой сделаю? Вот этим вот молотком, гнида, и этим гвоздем… Шутка. Ты лучше прямо сиди, как будто я тебя сейчас рисовать буду. С камерой-обскурой. И закрой глаза… Ты в Бога-то веришь? Ну и славно… Надо же! Беззащитную такую, бедную такую птицу… Лебедя…

* * *

Впрочем, возможно, это был и орел… Хмырь и Ван стояли под деревом и, задрав головы, пытались разглядеть товарищей сквозь листву. Ничего толком… Лишь само дерево, да потревоженная птица, делающая один круг за другим.

Капля упала Вану на нос.

— Кажется, дождь собирается, — проговорил он.

Странная это была, подозрительно теплая капля. Ван смазал ее мизинцем, посмотрел.

— Кровь, разрази меня гром!

Другая капля обожгла Хмырю руку… Тот сделал жест, с которым сотни лет спустя будут глядеть на циферблат наручных часов, понюхал свое запястье.

— Нет, — заключил он. — Это дерьмо.

— Кровь! — воскликнул Ван. — Кровь это, а не дерьмо.

— Дерьмо, — пожилым назидательным тоном протянул Хмырь.

Сверху слышался бойкий стук молотка, меди о медь, и жалобный приглушенный вой, от которого леденело душа. На людей, стоящих под деревом, падали частые крупные капли, будто бы действительно дождь пошел, при ясном небе.

— Бог мой! Да на тебе ж и вправду кровь…

— А на тебе и впрямь дерьмо. Кровь и дерьмо. Что они там делают-то?