Желудь

— Ежели добро делать стану, то придет Арак и скажет — пошутил я. А если стану ругаться, так просто заберет все. Али нет?

— Небеса не дадут.

— Небеса останавливают зло, только вручая копье в руки тех, против кого оно обращено. Под лежачий камень вода не течет. Для Арака и прочих — мы что скот, разве что говорящий. Они нам оставляют столько, чтобы не сдохли. Остальное так или иначе вытягивают.

— Дурной у тебя нрав. Ой, дурной. — покачал головой Вернидуб.

— А какой он должен быть? Гостята мой враг. Арак — тоже. Как я должен мыслить о своих будущих летах? Что они станут вокруг меня песни петь да танцы танцевать?

— Гостята не враг тебе.

— Чего они с отцом не поделили?

— Не ведаю.

— Но слышал.

— Слышал, что, перепив меда, подрались из-за чего-то. Но кто там прав, и из-за чего была драка — не ведаю. Да и тебе надобно выслушать обе стороны, а не только отца стороны держаться.

— Почему?

— Потому что Гостята дядя тебе. Родич.

— Хорош родич, — нахмурился парень. — Хотя я слова отца не помню. И судил по его поступкам, ибо сказано: по делам их узнаете их. — выдал он на-автомате один из основополагающих христианских принципов.

— Он видел, что Арак ярился, и старался сгладить это.

— Он ограбить меня хотел помочь.

— Арак был в своем праве. Он мог взять в четверо от десятой части всего, добытого охотой.

— Мясо я ему с удовольствием бы вручил. Из отхожего места. Тщательно переваренное. Прямо корчагой бы черпал. Щедро. От души.

— Мясо по традиции не берут, только шкуры.

— Мы по кругу одно и то же обсуждаем который уже раз?

— Несчетно.

— Как ты видишь, убедить меня ты не в силах. Посему мыслю, по весне я соберу свои пожитки, провожу тебя, а потом и сам куда-нибудь отправлюсь.

— Ой дурень… — покачал головой Вернидуб. — В рабство захотел? И это хорошо еще, если в рабы решат продать, а то убьют и поминай как звали.

— Ты ведь в Ольвию по юности ходил.

— Ходил. Сообща с родичами. Нас там два раза по десятку было. И у всех — копья с костяными наконечниками да ножи. И то — чудом ушли.

— Отчего же?

— Зажали нас. Хитрости выманили в переулок по темноте, да придавили. Когда проход в три шага шириной, а на тебя надвигаются добрые воины в железе кованом да с большими щитами, много не навоюешь. Повздорили мы с нанимателем. Заплатить стали требовать после очередного пустого обещания. Ну он и решил это прекратить по-своему.

— И как ушли?

— Чудом… лишь чудом.

— Каким же?

— У Борза нашего полюбовница там нашлась. Вот она в одном доме и жила, у которого нас прижали. Увидела. И дверь отворила. Мы через что и утекли. И ее прихватили, иначе бы сгубили.

— Жива она еще?

— Куда там? — махнул Вернидуб. — Погоня стрелы пускала. Вот одна ее и настигла.

— А наших много ушло?

— Едва десяток.

Неждан промолчал.

— Думаешь? Правильно. Подумай. Повезет — в рабы попадешь. А ежели нет — сразу примучают. И хорошо, если без пыток обойдется.

— Я везучий. Прорвусь. Да и чего тебе тревожится? Я тебе уже показал и еще покажу, как железо делать. Пользуйся.

— Гостята тебе не враг, — с нажимом произнес седой.

— Ты полагаешь, что, если несколько раз повторишь одни и те же слова, они станут более убедительными? К тому же я не боюсь смерти. Судя по твоим рассказам — один раз я уже умер. В тот день, когда пришли набежники.

— Давай ты не будешь спешить?

— А чего тянуть?

— Я обещаю, по весне пойду к Гостяте и найду способ вас примирить.

— Он должен мне жизнь отца и матери, сестер и весь скот угнанный набежниками. Ибо если бы не он — нас бы сюда не отселили.

— Если бы не он, ты бы и ведуном не стал.

— Как будто я этого у кого-то просил, — скривился Неждан.

— В твоих речах я слышу Перуна. — серьезно произнес Вернидуб. — Не отдавайся ему всецело. Его путь — путь войны… крови… бесконечной крови без конца и края.

— Именно поэтому я и хочу уйти. Живите в покое, как привыкли.

— Ты был дан богами этому роду. Здесь и сейчас. Мыслишь, боги не ведали, что творили, породив великого ведуна шутки ради?

Неждан промолчал.

— Просто доверься мне. Обещаю — я договорюсь.

Парень повернулся. Внимательно посмотрел в глаза Вернидубу. И, после, наверное, минуты игры «в гляделки».

Кивнул.

И, возвращаясь к строганию башмака из липы, едва заметно усмехнулся краешком рта. Вербовка агента влияния потихоньку продвигалась. Хотя и не без проблем. Но ничего, до весны еще было время. А отступать без боя Иван-Неждан не собирался…

Глава 4

166, сентябрь, 18

Неждан взялся за брусья.

Чуть подпрыгнул, выходя на них в стойку.

И начал работать.

Спокойно и осторожно. Это тело еще не было готово к серьезным нагрузкам. Поэтому парень опасался получить по неосторожности травму. Вот и берегся. Ну и разогревался вдумчиво и основательно…

Изначально, в самом начале лета, тело Неждана совсем никуда не годилось. Да, оно оказалось достаточно выносливое и способное к рутинному, неспешному труду с невысокой физической нагрузкой. Но при этом имело слаборазвитую мышечную массу и никакую растяжку. Из-за чего парень себя чувствовал деревянной немощью.