По вечерам Джулия и Адам играли в шахматы и карты, читали. Временами он отрывался от книги и окидывал жену внимательным взглядом, в то время как она, погрузившись в чтение, не замечала этого. Он знал, что сам создал эту стену отчуждения. Но это произошло не от того, что он стал ее меньше любить. Совсем напротив. Она выкрикивала имя Кристофера, находясь на пороге смерти, но это не говорило о том, что она неверна мужу. Просто она не переставала думать о любимом человеке даже в бреду. Именно в эти ужасные минуты, когда чума хотела взять у Адама дорогого человека, его любовь к жене приняла новое измерение. Он понял, что она пытается при помощи Кристофера бороться за жизнь.
Он вновь уткнулся в книгу, но уже не вникал в ее содержание. Пусть она хранит в душе свою первую любовь. Никогда больше он не станет упрекать ее в этом, так как чувства к Кристоферу не имеют никакого отношения к их семейной жизни и к тому, что они пережили вместе.
Однако, узнав ее сокровенные мысли, он понял, что теперь их отношения уже не могут быть прежними. Он почувствовал, что изменился и, хотя старался уверить себя, будто ничего особенного не произошло, было ясно: прежней близости между ними уже не будет.
ГЛАВА 19
Наступила осень, но чума по-прежнему свирепствовала в Лондоне. Эпидемия проникла и в провинцию, куда болезнь занесли беженцы из столицы, просочившиеся сквозь кордоны. Королевство управлялось из Оксфорда, пока не могло быть и речи о возвращении короля в Уайтхолл. Парламентарии развлекались охотой и занимались хозяйством в своих поместьях. В отличие от французов, для которых королевский двор являлся средоточием их жизни, английские придворные неплохо проводили время и вдали от дворца. Но из-за чумы балы и большие сборища народа не поощрялись. Только друзья и близкие знакомые собирались вместе по тому или иному случаю.
Адам придерживался прежнего образа жизни. Внешне все было хорошо в отношениях между ним и Джулией, но они более не смеялись так часто, как прежде. Ссоры, которые раньше заканчивались очень быстро и обычно сменялись любовными утехами, теперь принимали все более резкий и непредсказуемый характер. Джулия хотела все обсуждать с ним, как это было раньше, но что-то ей мешало. Она как бы боялась его реакции на ее слова. Сначала она внушала себе, что изменения, произошедшие в муже, происходят от усталости, но дело было не в этом. Вскоре Джулия интуитивно почувствовала, что он уже не так предан ей, как раньше. Теперь он относился к ней примерно так, как она прежде к нему. Он по-прежнему выполнял все свои супружеские обязанности очень добросовестно. Духовно же отдалился от нее, тогда как раньше был готов отдать ей свою душу.
Она приняла его новое отношение к себе как наказание, которое переносить было тем труднее, что он, как ей казалось, не замечает ее подозрений о случившемся. С его стороны это не являлось мщением, но после пяти лет супружеской жизни он так и не обнаружил в жене той взаимности, которую она должна была проявить в первую брачную ночь. Однако какие-то глубокие чувства в ней возникли лишь тогда, когда во Франции она вдруг почувствовала, что ему угрожает опасность. Именно в тот момент она поняла, что не может жить без него. Он был для нее всем, и подсознательно Джулия знала об этом уже давно, еще с той минуты, когда в день свадьбы взглянула в зеркало и спросила себя, понравится ли она ему в платье королевы Елизаветы. Она задала этот вопрос и вслух тоже, так как хотела знать, считает ли Адам ее красивой. Ей очень важно было тогда знать ответ на свой вопрос, хотя она и не понимала, что за ним кроется ее любовь к этому человеку.
Целуя Кристофера в Версале, она прощалась со своей первой любовью. Кэтрин в свое время предупреждала ее, но Джулия только теперь поняла то, что бабушка имела в виду. Кристофер тогда с любовью посмотрел на нее и понял ее состояние, как понимал в прошлом ее надежды и страхи, и был рад за нее.
Однажды ночью, после того как Адам особенно нежно овладел ею, Джулия взглянула в глаза любимому и с трепетом прошептала слова, которые должна была сказать ему давным-давно:
— Я люблю тебя, Адам.
Он посмотрел на нее пристально, а потом лукаво улыбнулся:
— Конечно, ты любишь меня.
Она видела, что он не верит ей, полагая, что, произнося эти слова, она просто хочет поблагодарить его за удовольствие, которое он ей доставил. Ясно было, что он скорее обижен, чем удовлетворен этими ее словами.
— Да, я люблю тебя, — повторила она, желая убедить его в искренности своих слов. — Я не подозревала об этом до того дня, когда узнала, что в Лондоне свирепствует чума и испугалась за твою жизнь.
Он провел пальцем по ее губам.