Жемчужный узел (СИ)

Сразу после завтрака Лизавета отправилась в себе, мимоходом заметив, что поступает в точности как отец: стоит делам пойти плохо — удаляется наверх, чтобы поразмыслить в одиночестве. Но что она могла поделать, если это и впрямь помогало? Порой несколько минут наедине с собой способны решить проблемы лучше, нежели часы, проведённые с верными соратниками за общим столом.

Так и теперь, не более получаса спустя она смогла собраться и понять, что может сделать. Лизавета чувствовала, что ей нужно пойти к отцу и поговорить с ним с глазу на глаз, попытаться донести, что в её изменениях виновна не какая-то нечисть, а только время и опыт, который она приобрела с его течением.

Увы, понять решение и принять его — разные вещи. Лизавета поглядела на дверь, отделявшую её спальню от коридора, и поджала губы. Она догадывалась, с чем столкнётся во время этого разговора. Сколько непонимания, возмущения, сколько отрицания её ждёт. Отцу было проще сказать, что её околдовали, чем поверить, что она повзрослела, — это было видно и по его письмам, и, ещё острее, по его поведению и словам.

Пожалуй, ради него она могла бы и притвориться, стать снова его маленькой девочкой, расти постепенно, понемногу отхватывать личное пространство и уважение, в котором нуждалась. Могла бы, если бы не вкусила всего этого там, на озере. Вместе со страхом, вместе со всей тяжестью ответственности, вместе с ошибками, на которых практически не училась. Один раз познав запретный плод, невозможно забыть его сладкий, чуть вяжущий вкус.

Резко выдохнув, Лизавета взялась за дверную ручку. Она обвела вокруг пальца водяного. Она заставила морского княжича уважать себя. Она почти вывела контрабандиста на чистую воду. Да, не всегда одна, но она делала это. Что ей стоит сказать отцу, что пора посмотреть на неё, как на взрослую женщину, а не как на ребёнка?

Лизавета решительно дёрнула дверь на себя. Та не открылась.

Ей потребовалось несколько долгих минут, чтобы поверить в то, что случилось. Её заперли. Посадили под замок, как нашкодившего ребёнка. С ней так делали в детстве, наказывая за плохое поведение, но тогда это было заслуженно. Её никогда не наказывали за выражение собственного мнения!

«А выражала ли ты его прежде?» — усмехнулся внутренний голос.

Лизавета дёрнула ручку ещё раз, потрясла дверь так, чтобы её точно услышали. Она чувствовала потребность выразить протест — если честно, ей хотелось пинать эту дверь, бить в неё кулаками, кричать, но манеры, проклятые манеры не позволяли издать и звука. Успокаивая себя, она думала, что молчит из чувства собственного достоинства: она не опустится до истерики, нет. Хотя и была на грани.

Вдруг сзади послышался скрип. Лизавета обернулась: из смешной комнаты вышла Настасья, выглядела она виновато. Девушка замерла, растерянно теребя юбку из грубой ткани, словно не решаясь сказать то, что от неё требовалось.

— Да? — Лизавета приложила все усилия, чтобы её голос не дрожал.

— Меня послали сказать, что дверь закрыли ради вашего же блага. Что, возможно, вы этого и не понимаете, но сейчас вы находитесь под воздействиями злых чар. Что в таком состоянии вы можете сделать что-то с другими или с собой, поэтому будет лучше, если вы останетесь здесь, и только я буду вас навещать.

— И ты в это веришь?

Настасья подняла на неё затравленный взгляд.

— Веришь?

— Я не знаю, господарыня. Знаю только, что вы ведёте себя не так, как обычно с тех пор, как вернулись сюда.

— Я всего лишь повзрослела. С каких пор это преступление?

— Но то, что вы говорите… — Настасья умолкла в нерешительности.

— О водяных? Что они существуют? Что они такие же, как мы?

Та кивнула. Лизавета вздохнула: выходит, отец и впрямь притворялся всё это время. Она думала, что хотя бы в кругу семьи обсуждали правду о том, что с ней произошло, но, похоже, они предпочли поверить, что она и впрямь скоропостижно вышла замуж. А теперь предпочли бы, чтобы она осталась вдовой в самом деле — чтобы Лад умер.

— Понимаю, такие речи и впрямь могут смутить, — у Лизаветы многое вертелось на языке, но она заставила себя смолчать. — Можешь хотя бы сказать мне, надолго ли меня заперли?

Настасья отвела взгляд.

— Пожалуйста? — Лизавета сделала шаг ей навстречу. — Ради нашей дружбы или хотя бы памяти о ней?

Служанка сомневалась. Лизавета требовала от неё многого — нарушить приказ господаря, стоявшего много выше неё самой. В любой другой раз Лизавета бы отступила. В любой другой раз.

— Прошу, — она заглянула Настасье в глаза.

— Ваш отец просил не говорить… — пробормотала та. А потом словно плотину прорвало. — Он просил не говорить, но он уехал туда, на озеро, где с вами… возможно, что-то сделали. И сказал держать вас взаперти, пока он не вернётся, или пока вам не станет очевидно лучше.

— Постой… что? Куда он уехал?! — Лизавета схватилась за сердце.

— На озеро, где вы были. Не то чтобы это говорили лично мне, но я слышала, что он… он собирается наказать того, кто вас околдовал. Собрать мужиков, объяснить им всё, выступить вместе на рассвете…