Жена нелегала

– Трудный язык? То-то ливиец Мунтазар, единственный на весь город араб, говорит, что такого красивого произношения, как у тебя, ни у одного иностранца никогда не встречал…

– Ну это… Это был такой период, после школы, сидел без работы, делать было нечего, скучно, вот взял и выучил.

– Ну да, да, конечно. Выучил от делать нечего арабский. Так, между прочим. После школы.

А вот греческого он не знал вовсе. Так, может быть, несколько фраз. Объяснял ей с Шанталь, чем греческие буквы отличаются от латинских. Что такое альфа и омега.

А ведь она в начале их знакомства была на самом деле уверена, что он грек! Сама себя убедила. Идиотизм полный. Начиталась Фаулза, заколдовал ее маг Морис Кончис, вот она и вообразила себе невесть что.

– Я – грек? – Почему-то это казалось Карлу ужасно смешным. Он так заразительно хохотал, что и она не выдерживала, начинала смеяться вместе с ним и долго не могла остановиться. Ну и Шанталь, если при разговоре присутствовала, тоже присоединялась.

Как-то раз растрогал Джули, стал ее расспрашивать про Фаулза и про ее любимый роман «Маг». Сказал:

– Я ведь так понимаю, что мы ему обязаны тем, что мы вместе?

Стал листать книгу перед сном. То ли пять минут, то ли десять. На следующий день еще немножко полистал. И, кажется, на третий еще чуть-чуть. Потом говорит:

– Ты мне неправильно рассказала. Чтобы спасти односельчан, Кончис не просто должен был тех двух партизан убить. Немцы хотели, чтобы он забил их насмерть прикладом автомата – на глазах у всех.

– Какая разница!

– Огромная! Нажать на гашетку – это одно. Пуля летит мгновенно и делает свое дело как бы отдельно от тебя. Бить – до смерти – беззащитного человека по голове прикладом, видеть кровь, слышать, как он кричит и как ломается его череп, – совсем другое. Помнишь: сначала Кончис согласился – когда думал, что ему придется просто стрелять. Но потом обнаружил, что немцы не дали ему патронов. И вот эту цену он не готов был заплатить. От этого он отказался, даже под страхом смерти. Готов был погибнуть, но случайно жив остался. А восемьдесят человек заложников обрек на смерть.

– Да, – согласилась Джули. – Ты прав. Как-то у меня в голове все перемешалось. Наверно, мне хотелось, чтобы он отказался убивать любым способом. Это было бы, может быть, и неправильно, ведь заложники все равно тогда погибли бы… но в этом была бы последовательность. Своя правда. А вот такое чистоплюйство… Непонятно, как к нему относиться.

– Но в этом тоже есть своя правда! – вдруг горячо стал возражать Карл, – Джули даже удивилась. Обычно он избегал разговоров на морально-нравственные темы, отшучивался, прятался за иронией. А тут вдруг так серьезно. Что-то его в этой истории задело. – Ты помнишь, что там с этими партизанами немцы сделали? Одному гениталии вырвали. Другому рот выжгли. Застрелить их – было бы актом милосердия. Да еще восемьдесят своих односельчан тем самым спасаешь. И совсем другое – отбросить все человеческое, забивать этих же несчастных людей насмерть прикладом у всей деревни на глазах. Сам Кончис не стал бы себя уважать после этого. И никто в деревне, даже спасенные им люди, тоже бы его больше не уважали. Между этими двумя видами убийства – огромнейшая дистанция. Я не утверждаю, что он был прав… В той ситуации не было хорошего варианта выбора. Нет, даже терпимого не было. Что бы он ни сделал, он все равно был бы проклят. Но тогда остается что? Следовать инстинкту. Своей сущности. И знаешь что? Такого рода выбор в жизни иногда на самом деле приходится делать. Между одним гнусным образом действий. И другим, не менее гнусным. А третьего не дано.

Тут Джули перепугалась, и Карл решил успокоить ее:

– Ну это я так, теоретически… Раз уж ты меня Кончисом объявила. Магом, то есть.

– Заметь, молодым, довоенным Кончисом! Который еще не прошел через весь этот ужас… И он мог еще радоваться жизни!

– Вот я и радуюсь, – сказал Карл и схватил Джули, повалил ее на ковер, стал срывать с нее блузку, лифчик, трусики.

О, как прекрасно, когда он это с ней делает! О, как красиво! Как изумительно отдавать ему себя! Скорей, скорей, мой милый, где твои чудные пальцы, твои сильные смуглые руки, где твой могучий Он. Да, да, поцелуй меня здесь. И теперь там! И там тоже! О, какой прекрасный, длинный у тебя язык!

Ей совсем не стыдно все это делать с ним. Вернее, чуть-чуть стыдно, сказывается ханжеское провинциальное воспитание. Но чем стыдней, тем слаще! Скорее, скорее, войди в меня, мой любимый, мой красивый и удивительный. Бери меня, я вся твоя. Вся!

Никак она не могла до конца насытиться им. Дрожа, извивалась в сладких судорогах, кончала по многу раз, и все равно хотелось еще и еще. Хотелось, чтобы он проник в нее еще глубже, хотя глубже вроде некуда. Трахай меня, любимый, во все мои дырочки. Трахай покрепче. Вонзай Его в меня, войди во все пещерки… Войди в мои легкие, в сердце, в печень!

Опомнившись, Джули беспокоилась – да в себе ли я? И от него скрывала свою ненасытность, а то он не то что-нибудь про нее подумает. Или, наоборот, как раз то…