"Женевский" счет

В этой сцене символически отразились все противоречия одной революции, враставшей в другую, а с ними — и духовные пороки, которые превратят Россию в добычу темных сил. От генерала до мастерового она обнажала голову перед грядущим. А из него все четче и четче проступал топор. Террор взнуздывал Россию. А она не страшилась крови…

На следующий день в Царском бывшего хозяина России не сразу пустили в его дворец. Николай не подал виду и, проходя мимо охраны, отдал честь. Из группы офицеров никто не ответил. Это явилось началом цепи подлейших унижений, в которых опять-таки вывернулась напоказ холопская суть сынов России. Глумились над пленником, безропотной жертвой, глумились над тем, кому вчера поклонялись, к кому вчера ползли всем миром на карачках и славили, роняя слезы умиления…

Этим унижениям положат предел выстрелы в нижнем этаже дома Ипатьева спустя каких-то 500 дней без малого…

Николай 13-летним мальчиком стоял у гроба деда — императора Александра Второго (внука Павла Первого, павшего от бомбы Игнатия Гриневицкого). Весь загон «Народной воли» на деда — в его памяти…

Он уже был императором, когда в 1905 г. бомба Каляева разнесла в клочья его дядю — великого князя Сергея Александровича, московского генерал-губернатора.

В памяти загон… и на него, Николая Второго, организованный социалистами-революционерами… Азеф, Савинков, Карпович… Годы в напряжении: завтра смерть…[90]

Мы, Божиею милостию…

Уже к лету семнадцатого года Верховная Чрезвычайная Следственная Комиссия единодушно придет к выводу: нет оснований подозревать бывших царя и царицу в тайных сношениях с Германией и в предательстве России. Один из сопредседателей Комиссии отметит: «Государь был бесспорно совершенно чист».

Но оправдательный вердикт комиссии ровным счетом ничего не изменит в положении бывшего императора. Комиссия — это ведь не суд народа, на который так напирают большевики и левое крыло демократии. С момента ареста Николай и его семья явились заложниками революции. Так или иначе к их жуткому концу приложили руки и Милюков, и Керенский, и непосредственно — Ленин, Свердлов, Голощекин, Белобородов, Юровский и отряд славных екатеринбургских пролетариев и чекистов.

Без этой крови обойтись нельзя было. Виноваты в том, что вы есть, — существует такая категория вины. Своего рода жертвоприношение. Убьют, выпустят кровь — и должно всем полегчать.

И затягивалась петля, затягивалась…

Локкарт набрасывает перед нами портрет Ленина. Они встретились 1 марта 1918 г. — через два дня в Бресте будет подписан договор с Германией («мирным» написать его рука не поднимается). Локкарт по призванию — литератор. Его портреты, слово, характеристики профессионально точны и красочны. И это неудивительно: Локкарт мечтал стать именно писателем-профессионалом, но литература, по словам его отца, всего лишь костыль на жизненном пути, иначе говоря, на гонорары от литературы не проживешь. И Локкарт становится «пишущим» дипломатом.

Итак, 1 марта 1918 г. Перед нами Ленин.

«Он принял меня в маленькой комнате на том же этаже, где был кабинет Троцкого (в Смольном. — Ю. В.). Комната была грязноватая (в сравнении с кабинетом Троцкого. — Ю. В.) и лишенная всякой мебели, если не считать письменного стола и нескольких простых стульев… Я видел его вообще впервые. В его внешнем виде не было ничего, хотя бы отдаленно напоминающего сверхчеловека. Невысокий, довольно полный, с короткой толстой шеей, широкими плечами, круглым красным лицом, высоким умным лбом, слегка вздернутым носом, каштановыми усами и короткой щетинистой бородкой, он казался на первый взгляд похожим скорее на провинциального лавочника, чем вождя человечества. Что-то было, однако, в его стальных глазах, что привлекало внимание, было что-то в его насмешливом, наполовину презрительном, наполовину улыбающемся взгляде, что говорило о безграничной уверенности в себе и сознании собственного превосходства.

Позднее я проникся большим уважением к его умственным способностям, но в тот момент гораздо большее впечатление произвели на меня его потрясающая сила воли, непреклонная решимость и полное отсутствие эмоций… Ленин был безличен и почти бесчеловечен[91]. Его тщеславие не поддавалось лести. Единственное, к чему можно было в нем апеллировать, был сардонический (согласно словарю иностранных слов, это значит — злобно-насмешливый. — Ю. В.) юмор, высоко развитый у него (скорее всего, это результат обмена репликами на бесконечных дискуссиях, совещаниях, собраниях, которые составили добрую часть его жизни. — Ю. В.).

…Не было комиссара, который не смотрел бы на Ленина как на полубога, решения которого принимаются без возражений…

В своей вере в мировую революцию Ленин был беззастенчив и непреклонен, как иезуит. В его кодексе политической морали цель оправдывала все средства».

Вот так.