"Женевский" счет

Минут через десять его превосходительство посол Великобритании был приглашен в залу для аудиенций. Государь император ждал его посреди залы, по сути, обширной комнаты. После довольно витиеватого обмена любезностями и новостями мистер Бьюкенен нашел в себе мужество спросить:

— Желаете ли вы, Ваше величество, чтобы я говорил со своей обычной откровенностью?

Очевидно, Его императорское величество догадывался о том, что стояло за просьбой об аудиенции.

Мистер Бьюкенен вспоминал:

«Император выразил согласие, и я стал говорить о том, что в настоящее время между ним и его народом выросла стена…

Император выпрямился во весь рост и, жестко глядя на меня, спросил:

— Так вы думаете, что я должен приобрести доверие своего народа или что он должен приобрести мое доверие?»

Это говорил самодержец. Таким он принимал мир. На другой не соглашался — таковы установления отца и дедов.

Мистер Бьюкенен заговорил о «необходимости иметь сильного человека во главе правительства», о кознях Берлина, о господине Протопопове (весьма скользкая тема). Император похвально отозвался о работе земств, которые, по чести говоря, терпел с изрядным трудом.

Прием подходил к концу, когда мистер Бьюкенен наконец решился сказать о том главном, чего ради испрашивал высочайшую аудиенцию.

«— Видит ли Его величество опасность положения и знает ли он, что на революционном языке заговорили не только в Петрограде, но и по всей России?

Император ответил, что ему отлично известно, что люди позволяют себе говорить таким образом, но что я впадаю в ошибку, придавая этому слишком серьезное значение…

— Ваше величество, — сказал я в заключение, — должны вспомнить, что народ и армия — одно целое и что в случае революции можно рассчитывать лишь на небольшую часть армии для защиты династии. Я отлично знаю, что посол не имеет права говорить тем языком, которым я заговорил с Вашим величеством, и я должен был собрать всю смелость, чтобы заговорить с вами так. Я могу сослаться в свое оправдание лишь на то обстоятельство, что меня побуждают сделать это исключительно мои чувства преданности Вашему величеству и императрице… Вы находитесь, государь, на перекрестке двух путей… Один приведет вас к победе и славному миру, другой — к революции и разрушению. Позвольте мне умолять Ваше величество избрать первый путь…

Император был, видимо, тронут теплотой, вложенной мною в этот призыв, и, пожимая мне руку… сказал:

— Благодарю вас, сэр Джордж».

Позже мистер Бьюкенен узнал от министра финансов Барка, что тот никогда не видел императора «столь нервным и взвинченным», как после визита господина посла.

Из секретных источников Его величеству государю императору известно бытующее в высших кругах столицы мнение о необходимости перемен на престоле. Надлежит быть в столице и твердой рукой навести порядок, лишив кого бы то ни было иллюзий на сей счет. Только сын Алексей сменит его на российском престоле — и никто другой!

Лишь 22 февраля государь император счел возможным вернуться в Могилевскую ставку. До революции — считанные дни. Так Господу Богу угодно, а Николай верит Ему, молится… душой к Нему прикасается…

В купе Николай читает напутственное письмо жены:

«…Только будь тверд, покажи властную руку, вот что надо русским… Да хранят тебя светлые ангелы; Христос да будет с тобою, и Пречистая Дева да не оставит тебя. Наш друг (Распутин. — Ю. В.) поручил нас ее знамени… Прощай, моя любовь!»

Время терять нельзя…

В ставке государь император с перерывами на еду и большую дневную прогулку работает с половины девятого утра до половины двенадцатого ночи.

Офицер в форме гвардейского Уланского полка — граф Замойский — неотлучен при особе государя императора.

Государь император любит фотографию и умеет фотографировать, но ведь это частные забавы. Поэтому к ставке прикомандирован фотограф Ягельский, семейный фотограф Романовых.

Николай часто проставляет на документах: «Не вижу оснований». Это, пожалуй, любимое его выражение. И еще часто говорит: «Бог в помощь мне и Вам».

Дворцовый комендант Воейков Владимир Николаевич (после петропавловского заточения сумеет скрыться за границу, где и окончит с миром свои грешные дни, как, скажем, и ненавидимый всей Россией бывший военный министр генерал от кавалерии Сухомлинов[38]и еще многие другие сановники из ненавидимых, к которым Господь являл свою милость) покажет на допросе Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного правительства:

«Ее величество всегда имела больше влияния на государя императора, чем он на нее».

Это верно. Дела государственные Александра Федоровна принимала за личные, а в отсутствие августейшего супруга откровенно стремилась регентствовать.

Михаил Константинович Дитерихс так излагает события: