Жених и невеста

– Ох, Золотых, в прохладе живём: язык болтает, ветерок продувает… Как же! Ну да подумай, станут они нас дожидаться?

– И то, пожалуй, верно, – кусает с досады ноготь на мизинце. – Эх, кабы можно выплясать – вприсядку на костыликах, на этих ходунюшках, пустился бы…

С далёкой, несбыточной мечтой в глазах Петруня трёт друг об дружку сложенные в щепоть пальцы, будто они в сухом тесте, и он хочет сшелушить то тесто.

– Ну вот где эти тити-мити, на что менять? Где, спрашиваю?

– А я тебе отвечаю. Вот они, – и спокойно так ставлю на стол соломенную кошёлку с большими тыщами (тогда последний год старые ещё деньги ходили).

Я знала, покажет мне Петруня пустой колхозный кошель. Он всем его показывал на крайний случай, я и возьми с собой деньжата, что наработала в поле за долгие годы.

Поскрёб председатель за ухом.

– Мда-а, ёжки-мошки, задачка…

– Не смотри, как мышь на крупу. Бери-ка знай. Да только купи.

– Нет, Марьян. Не примет колхоз твои толсты мильоны. Да возьми тольке… За такую художественную самодеятельность причешут знаешь как? Убери, подруга, с глаз!

– Так и скажи, сробел с кем там в районе заводить тесноту.

– А на что ссориться? Ну, какой навар с перекоров? В наличности у меня имеется перворазрядный выход. Помелькивает надежда… Я вот что думаю в принципе…

– Мне не принципы твои – новый комбайн нужен!

– А кто против? Человек ты в районе – да что в районе! – у всей области на виду. Покалякаю я культурненько с кем надо. Думаю, перекрутимся. Будет новенький комбайн. Лови меня на слове.

– Я лучше люблю ловить на деле.

И словила.

У нашего у Золотых слово золото. Делом венчано.

Только пенсия ссадила меня с трактора.

Но в страду, в крутой час, я в поле, как и прежде.

Помогаю убирать. А так…

Что, живу себе тихонько, неспешно добираю года, жизнью мне дарованные…

У старых годов свои игрушки, свои болячки.

Выпадет когда вольная минута, сядешь на лавку под яблоней в саду, сидишь греешь на солнце сухие зябкие косточки. Нет-нет да и задумаешься над днями своими былыми…

Раз ехида голос во мне и спрашивает:

«Ну что, бабка, выбилась в люди с колхозной справкой?»

Другой голос на то сказал:

«А что это значит – выбиться в люди?… Я не бегала трудностей, не искала прибежища у кривды, никому не клала зависти ни в чём, не заедала чужой век, не гонялась за милостью сильного – я изжила свою жизнь праведно, мне ни нá волос не совестно за дни, что стоят у меня за плечами…»

Мой залог и в будущее идёт: скольких девчаточек уже и после войны привадила я к тракторному делу, скольким была наставница…

Сейчас вон на доброй половине колхозных тракторов – девчонушки, мои.

Из-под моего взлетели крыла…

19

Велик почёт не живёт без хлопот.

Иду я по Рассветной по своей аллее.

На повороте латают улицу асфальтом.

В молодые лета мои не пройти было по ней в дождь: грязища выше некуда.

А зараз асфальт гладенький, что твое жуковое, чёрное, стёклышко на столе.

Не в похвальбу себе скажу.

Полжизни я районный народный депутат. Сколь нервов положила, покуда не одели улицу в асфальт…

Конечно, оно и без меня тут был бы асфальт. Да когда? А то вот уже идёшь по нему…

По бокам улицы дома просторные, глазастые.

Дома крыты не ильинским тёсом, соломой то есть как встарь, а один стоит под железом, другой под шифером.

Не по разу захаживала я во всякий домок с депутатской подмогой…

И к кому ни заверни, везде телевизор, газ, вода в кранах посмеивается.

Сказать, как в городе всё, не скажешь. Мы и в самом деле в городе очутились, разве только что на отшибе так стоим, на закраинке.

В давешние ещё времена Острянка наша жила-проживала под боком у районного посёлочка.

Посёлочек рос да рос, шёл да шёл вширь и пришлёпал в Острянку.

Выхлопотал посёлочек себе паспортину городка, стали мы городские крестьяне: в Острянке как был колхоз, да так и есть, как растили мы все потребное к столу, да так и растим.

Рассветная выбегает на площадь-сковороду.

Место это мне всегда не сахарно пройти. Я обминаю его или стороной, или в крайней крайности, когда недосуг, глаза воткну в землю и пробегаю по самой серёдке.

Думала сейчас обойти площадь, ан вижу, наезжий народишко высыпается из красного автобуса. Туристы…

«А чего не послушать, что ж им такое про нас и поют…»

Пристегнулась я к хвосту кучки.

– …товарищи, пройдемте ближе к постаменту. – Молоденькая девчушка, начальница, видать, над туристами, показывает на гранитную возвышенку и впереди всех вышагивает к той возвышенке. – Рассказ об этом памятнике я хочу предварить экскурсом в прошлое. По свидетельству истории, наш город был однодворческим селом, а в 1779 году при учреждении наместничества село это было обращено в уездный город.

– Ка-ак? – обогнала мой вопрос громадная мамзелина при белых штанах да при собачонке столбиком на руке.

– Уже тогда был городом?

– Уже и тогда… Кроме пары мельниц никакой здесь промышленности не было, почему после революции у города и отобрали его «городскую должность». Стал он опять селом. Годы нашего бурного социалистического развития вскоре сделали село поселком, а потом, недавно вот совсем, и городом.

– Дела! – хохотнул кто-то в толпе.