Жених панны Дануси

— А не страшно тебе ехать со мной, Дануся? — совсем неуместно глухим голосом спросил Габрусь невесту. Но утонули слова его в мощном крике солистки хора Попечительства сторонников трезвости.

— Габрусик! Остановись здесь, перед следующим домом! Зося! Зося!

Автомобиль испуганно притормозил. За забором стояла рыжая Зося, бывшая одноклассница Дануси, и поедала глазами триумф подруги.

— Зося поедет с нами! — приказала невеста Габрусю.

Тот немного нервно начал сопротивляться неожиданным обстоятельствам, снова ссылаясь на неземную любовь и прочую романтическую путаницу. Зося уже сидела рядом с Данусей, красиво расправляя складки своей необъятной парадной юбки с оборками.

Авто двинулось вперед. Прекрасные барышни верещали и все время заставляли апатичного Габруся нажимать на резиновую грушу звукового сигнала. Но упрямый Габрусь не поехал по людным улицам, где жили знакомые, а правил в сторону Кальварийского кладбища, мимо хутора Медвежино, где действительно было глухо и темно, как в медвежьей берлоге.

В вечернем полумраке показались белые ворота кладбища. По верху ворот, над изображениями ужасных эмблем смерти, красовалась торжественная надпись по-польски с орфографической ошибкой в слове «Spokoj». Несмотря на протесты барышень, Габрусь направился туда, на мощеную дорожку меж могил. Дорога вела к суровому псевдоготическому зданию костела. Мрачные старые липы сомкнули над дорогой свои костлявые черные кроны, будто мертвые пальцы. Зловеще хрипели вороны. Над входом в закрытый храм тускло светилась лампадка — далекое-далекое окошко в тот мир, куда нам, грешным, идти не дойти...

Остановил Габрусь автомобиль, повернулся к милым барышням. Угрожающе сверкнули очки на вытянутом белом-белом Габрусевом лице.

— И чего ты припер нас сюда? — громко возмутилась Дануся.

— Нашли время, пан Габрусь! Храм же закрыт! — поддержала подругу рыжая панна Зося, у которой от злости чуть не осыпались веснушки.

— Мы приехали на место! — непривычно жестко и торжественно сказал Габрусь и вскинул длинные руки в онемевшее небо, как вскидывает крылья черный журавль, собираясь взлететь от беспощадной охотничьего ружья. — Узнай же, невеста моя, верная Данута, что...

— Ой, тут же новую уборную недавно построили! — догадалась панна Дануся. — Габрусик, бедный, в туалет хочет, вот и заехал сюда, — нежным шепотом пояснила она подруге. — Он такой интеллигентный... Он не ходит за угол, как обычный мужик... Иди, Габрусик! Мы подождем...

— Нет, в таком случае, давай сразу мы сходим! Пан Габрусь будет так добр... — кокетливо обратилась панна Зося к владельцу автомобиля.

— Остановитесь, несчастные! Вы не понимаете... — молил Габрусь, смешно размахивая худыми руками, но барышни уже скрылись в маленьком изящном домике у кладбищенской ограды.

Неуклюжая Габрусева фигура бродила взад-вперед возле «Лорен-Дитриха» так отчаянно, что случайно пролетавший над кладбищем ангел уронил на беднягу свою бесценную слезу и полетел дальше, за тучи, в высокое-высокое синее небо, зажигать первую свечу-звезду во славу Господню ради заблудших слепых наших душ... Но не почувствовал благодеяния чистой ангельское слезы бедный Габрусь, а может, подумал, грешным делом, на ворон...

Над кладбищем разнеслась очень мелодичная и поучительная песня из репертуара хора Попечительства сторонников трезвости города М*.

Навстречу идущим, взявшись под руки, «жавороночкам» бросился Габрусь в последнем усилии высказаться:

— Данута! Похоронную песню спой! Ведь поезд, на котором ехал я на инспекцию железнодорожной станции Н*, лежит под откосом, пущен туда коварными руками эсеровской организации. И среди тех достойных сожаления обломков покоится мое бедное тело... А то, что сейчас перед вами, — измученный влюбленный дух... О, Дануся моя...

Удивительный монолог прервался веселым пронзительным звуком клаксона, на который нажала шаловливая ручка панны Дануси. Обе девушки уже сидели на мягком кожаном сиденье авто, и первая звезда просматривала сквозь кружевной Данусин зонтик...

Юзефа Шикулевич, достойная, но бедная вдова, зарабатывала на жизнь самым набожным делом — мыла полы в костеле. Однажды осенним вечером закончила госпожа Шикулевич свою работу, задула последние свечи, тщательно очистила от воска подсвечники... А на кладбище резвилась безбожная молодежь. Слышался беззаботный смех (и это в месте, которое само напоминало человеку о его смертности!), после анархистки пели песню, наконец вечный покой кладбища нарушил пронзительный, действительно дьявольский звук. Пани Юзефа, надеясь на высшую защиту, выскочила из храма и в неверном вечернем свете увидела это... Чертова повозка!

К сожалению, Юзефа Шикулевич не была прогрессивной женщиной. Она с чистой совестью подбрасывала бы хворост в костер, на котором мракобесы сжигали Яна Гуса. И появление перед святым храмом призрака надвигающегося автомобильного века восприняла должным образом, перекрестила его и приказала:

— Vаde retro, satanas!