Женись на мне (сборник)

Колоколом в голове бились страшные слова. «Ты его балуешь! Ты его кутаешь! Он как девчонка! Нежизнеспособный! Дурак! Ничего не умеет! Не может драться, прячется за твою юбку, не хочет даже постоять за себя!» Ольга Петровна вспомнила, как однажды, когда ее бывший муж, Сережин отец, захотел за что-то проучить сына ремнем, она позвонила в милицию. И сказала ему: «Если ты не принимаешь его и меня такими, какие мы есть, – уходи!» Он ушел, не сразу, еще некоторое время помучив их. Но когда ушел, им стало значительно легче и веселее. Хотя иногда было голодно. Но тетка, та самая тетка, к которой они собирались бежать, поддерживала их. Подкармливала овощами со своего огорода, лесной малиной, когда вареньями, а были праздники – и мяском. Мать была счастлива. Она твердо верила, что сын станет художником. Добьется успеха. Она старалась. Она подрабатывала, как только могла. Даже уборщицей работала еще в собственной библиотеке. Зарабатывала мальчику на уроки живописи. Он тоже старался. Но вот теперь…

Нужны были деньги. И много денег. Где взять? Ольга Петровна вдруг растерялась. Деньги нужны сразу и сейчас. Без них даже думать нечего о спасении. Они нежизнеспособны. И он, и она. Однако у них есть и достоинство. Разве достоинство могут иметь только те, у кого есть деньги? Но как тогда защищаться тем, у кого денег нет?

Ее мальчик убил. И его убьют. Зачем без него ее жизнь?

Она снова прошла в комнату. Посмотрела. Сын так и спал, закутав голову одеялом. Она достала из шкафа старую сумку, а из нее – обручальное кольцо и материны завещательные серьги. Положила на стол. Достала все деньги, какие были, написала записку. «Прошу винить только меня». Закрыла все форточки и открыла газ. Прилегла на постель и обняла сына. Сначала не пахло. Она опять заплакала. Потом стало так, будто в комнате разбилось тухлое яйцо. Сын завозился, закашлялся. Она осторожно стянула с его головы одеяло, погладила по спине…

Она не помнила, чтобы слышала, как кто-то одним ударом ноги выбил их старую дверь. Стопор цепочки вылетел из своего гнезда, будто на веревочке старый, неразорвавшийся снаряд.

Когда она очнулась, в квартире еще стоял отвратительный запах, но форточки были открыты, и было холодно. Папка с рисунками лежала в углу на полу, у стола сидел незнакомый майор, а у стены стоял ее сын, уже одетый, а рядом с ним конвоем – двое солдат.

– Кто это вас надоумил – газ открывать? – сказал ей майор, увидев, что она приходит в себя. – А еще, надо думать, разумная женщина! А если бы на лестничную площадку вышел кто-нибудь покурить?

– У меня не было другого выхода, – просипела она.

– Ну уж, не было выхода! Из-за какой-то царапины натворить столько дел.

– Из-за какой царапины?

– А вот не надо было бегать, вытаращив глаза! – перевел тут грозный взгляд майор на Сережу. – Перепугал тут все отделение. Тот-то парень, в которого он стрелял, – снова обратился майор к Ольге Петровне, – конечно, тоже не сахар, но ваш-то каков?

– Каков? – Она уже сидела на постели, свесив ноги и раcкачиваясь, как деревянный божок. Майор не понял, со зла она говорит или от беспомощности. У Ольги Петровны раскалывалась голова, и она боялась посмотреть на сына. Мало того, что она хотела его убить, теперь ему все равно грозит трибунал. Хорошо же она поступила, собственная мать…

– Пусть вот сам и расскажет, каков! – Майор был блондинист, краснощек и с виду, а не по должности, добродушен, несмотря на молнии, мечущиеся из-под бровей. И только прямая челка его свирепо топорщилась, придавая ему воинственный вид. – Никому ничего не сказал. Самовольно ушел с поста, заявился в казарму и стал палить! Дружку своему, такому же… – майор замялся, – …на букву «м», со всей своей дури прострелил щеку. Повезло, можно сказать, и тому дураку, и этому. Тот со страху грохнулся в обморок, а этот не нашел ничего лучшего, как пуститься в бега.

Сережа сказал от стены:

– Мама, значит, я не убил!

– Собирайся давай! – сдвинул брови майор. – Жертву твоей глупости я отправил в госпиталь, через два дня будет здоров. А ты до утра должен вернуться в часть. Постараемся замять дело.

– Собирайся, сыночек! – Мать встала, но боялась двинуться к сыну. – Прости, сыночек, это помрачение нашло на меня. Не знала, что делать… Думала, лучше вместе, а вот… Хоть бы обошлось!

– У тебя пять минут! – поморщился майор в сторону Сережи. Ольга Петровна сунула ему деньги, и он так же морщась, не стал противиться, даже чуть подвинувшись, чтобы ей удобнее было положить их ему в карман.

Она еще успела, прежде чем за ними закрылась сломанная входная дверь, угостить солдатиков яблоками, перецеловать сына в щеки, шею, руки, затылок и умоляюще спросить у майора:

– Что ж теперь ему будет? Как мне узнать?

– Подъезжайте к концу недели. Там будет видно, – сказал майор.

К концу недели сына в этой части уже не было, а через месяц от него пришло первое письмо. Из горячей точки.