Женщина из прошлого

И он это сделал. Ия видела, как запихивает он в большой старый пакет ее единственный приличный халат, как, натянув ветровку, выходит из квартиры. Ия принюхивается, причувствывается к этому состоянию: он ушел и не придет, не сейчас, нет, сейчас на нем домашние, с вытянутыми коленками штаны, а не придет завтра, к примеру, или через три дня… И тут Ия как-то оглушительно понимает, что она его давно не любит. Что она охвачена не горем, нет, она оскорблена другим: он это сделал, а она – нет. Кажется, Ия даже присвистнула, когда эта нехитрая и, можно сказать, мелкая мысль сформулировалась и встала перед ней, как лист перед травой. Или как там в фольклоре.

Ия пошла включать чайник. У нее не было другого чистого халата, и она влезла в старое ситцевое платье с выпоротой на боку «молнией». Но какое значение теперь имел ее вид? На ноги Ия напялила старые-престарые, со сбитыми задниками тапочки, в которых чувствовала себя заваливающейся назад овцой, такое у них свойство.

Николай вбежал в квартиру, и на лице его еще не остыл ужас: видимо, он боялся, что Ия запрется на все замки, что халат и тапки она хитромудро использовала в целях его изгнания. Попав в квартиру, он так ошеломленно выглядел, так по-детски стал счастлив, что просто кинулся на грудь жене и почти плача сказал, что любит только ее, а то, что она увидела, – все чушь.

И они сели пить чай. Ия сказала, что надо позвонить родителям приятеля их сына, ребята поехали шабашить – строить дачу их профессору. Время от времени кто-то из них звонит из Загорска, но уже давно не звонили. Говорила в основном Ия, но это не особый случай, она более болтлива всегда. Ия видела, как меняется изнутри Николай, и это не кажется ей, а чистейшая правда – Иино видение его превращения. В промежутке между глотками чая и возмущением профессором, который считает вполне пристойным нанимать дешевую рабсилу из собственных студентов, так вот, между всем этим Ия вспомнила рассказ Кафки о превращении человека в жука и подумала: «Как интересно за этим наблюдать и как хорошо в это время не любить, потому что любя этот процесс пережить было бы невозможно».

Ия знала, как повернуть вспять превращение: она просто должна начать разговор о другом, о бабе на ее диване, тогда все сразу встало бы на свои места, и пришли бы нормальные к данному случаю слова и нормальные эмоции. Хороша бы, к месту была бы и разбитая вдребезги чашка, вскрик и последующее «напоморде». В результате всего этого в Николае прекратилось бы «превращение», и они бы выплыли и вплыли, из водоворота в спокойную воду… Но все шло как шло. У Николая желтело лицо и острился нос, Ия никак не могла вспомнить, на кого он становился похож, и все продолжала и продолжала говорить о профессоре, а Николай смотрел на нее с ужасом.

Через час его увезла «Скорая». Врач сказал: «Вряд ли довезем», поэтому и предложил Ие ехать с ними.

Ия сидела рядом с носилками, и их прилично трясло. Николай смотрел на нее с мольбой, может, он все еще рассчитывал, что она поведет себя по нормальному сценарию и наконец заорет на него: «Ах ты, сволочь такая, так тебе, паразиту, и надо!» И подстегнутые естественным, общечеловеческим ходом вещей иммунные силы возьмут свое и заштопают дырку в сердце, из которой сейчас у него недуром хлобыщет кровь. Ия же гладила его руку и говорила, что все будет в порядке, и видела перед собой улыбку Моны Лизы, в которую в свое время так долго вглядывалась, что однажды раз – и поняла, что некрасивая женщина оставила всем потомкам нелюбовь к людям, а они, люди, – дураки, не хотят признаться, что их можно так не любить, а синьора знала – есть за что. Абсолютно точно есть. Но при чем тут Николай? Он невиновен, он, можно сказать, свят. Как скоро выкинул он халат и тапки.

Ия гладит его руку. Ия его жалеет. Ия его не любит. Привет тебе, Лиза Мона!

Утром врач сказал, что неожиданно для всех наступил перелом в лучшую сторону, но «тряхануло мужика прилично, с оттяжечкой».

Первым поездом метро Ия вернулась домой. У мусорного бака она притормозила. Пакет с халатом и тапками лежал, можно сказать, сверху. Она взяла его и принесла домой. Халат замочила в тазу, а тапки вынесла на балкон, чтоб, как говорила мама, протряхли. В конце концов, с какой стати она должна это выбрасывать?

Утром же позвонил сын, спросил, как они. Ия сказала, что у папы инфаркт, но, кажется, обойдется. Сын испугался, закричал, что приедет, но ей это было не нужно, ей хотелось оставаться в своем параллельном состоянии, его надо было постичь. При чем тут сын?

– Ты просто звони почаще, – сказала Ия ему.

– Я буду звонить каждый день, – ответил сын.

Потом она сообщила на работу Николаю. Там всполошились, стали предлагать помощь. Ия ответила: «Ни в чем нет нужды». Выспренность фразы как-то враз остановила поток доброжелательства. Опять же… заплачь она или скажи примитивное «спасибо, спасибо!» или другое примитивное «ему так нужно ваше внимание», все шло бы по накатанной.

Но было как было. Не те мысли, не те чувства, не те слова…