Женщина из прошлого

Мама приехала сразу, как только узнала о несчастье. И хотя Ия кричала ей по телефону (как и сыну), что не надо приезжать, не надо, мама приехала, потому что это соответствовало маминым представлениям, как должно поступать.

Николай еще лежал в реанимации, когда Ия столкнулась с «бабой» у поста дежурной. Пост был свободен от постоя (каламбур!), сестра и врачи выпивали в ординаторской, потому что в конце смены они всегда выпивали, закрываясь на ключ. Она («баба») стояла у поста в расчете получить информацию, а Ия топала прямо в реанимацию, там через полузастекленную стену можно было заглянуть и увидеть Николая. Он про это не знал, соглядатанье, как и полагается ему, было тайным и доставляло Ие утешение. Она как бы была с ним, но и не была тоже, и именно это ей тогда годилось больше всего.

А тут идет, а она стоит. Своим параллельным сознанием Ия отметила, что «баба» значительно моложе ее, лучше одета и, честно говоря, красивее. «На месте мужчины, – подумала Ия, – я бы выбрала ее». У «бабы» современные ноги, которые держат ее достаточно высоко над землей в отличие от Ииных приземистых. Правда, джинсовое платье она носит без пояса, и Ия понимает, почему. У нее нет талии, тут Ия, конечно, побеждает, потому что с этим у нее все в порядке. Она девушка гитаристая. Идем выше. Волосы у «бабы» лучше, густые, блестящие, их можно не подвергать грубому насилию химии и перманента, а достаточно просто постричь и встряхнуть головой.

«Баба» повернулась к Ие лицом, оно у нее всполошилось, задергалось, а чего, спрашивается? Дергаться-то надо Ие.

– Привет, – сказала Ия. – У медицины перекур на перепой. Идемте со мной, я вам его покажу.

Они шли рядом, и Ия слышала терпковатый, весьма сексуальный запах. Рассчитанный на широкий спектр мужчин со слегка сбитым обонянием. Курильщики, выпивальщики, аллергики, насморочники, а также те, у кого от детских потасовок осталась искривленной носовая перегородка. Собственно, это практически все мужики скопом. Она широко пахла, эта «баба», с хорошим захватом.

Ия показала ей Николая. Они видели его нос и волосы на подушке.

– Господи! – воскликнула «баба». – Он поседел! – И она заплакала.

Иина рука не смогла нащупать очки в сумочке, потому что пальцы свел спазм. «Судорога, – подумала Ия, – но ведь судорога болит?» Нет, пальцы не болели, они просто раскорячились внутри сумочки и бездарно цеплялись за подкладку. По-настоящему она не успела испугаться, потому что пальцы коснулись очешника и пришли в норму.

В очках Ия хорошо увидела волосы Николая на подушке. Они действительно поседели.

В коридоре раздался здоровый смех медицины. Врачи и сестрички, клюкнув, расходились по постам и домам. Врач, увидев их, сказал, что нечего тут торчать, все идет путем и завтра больного переведут в палату. «Вот тогда и ходите, а сейчас вы не нужны».

– Завтра? – спросила Ия. – А не рано ли?

Врач оказался из легко пьянеющих. Взгляд его был несконцентрированным, леденец он сосал громко, даже слегка задыхаясь.

– Вы кто по профессии? – спросил он Ию.

– Я? – спросила она. – Какое это имеет значение? Я славист.

– А! – удивился он. – Этого я не понимаю. Вы что делаете?

«Баба» хмыкнула. Ию накрыла огромная, всепоглощающая дурь. Какой она к черту славист? Она ведет малопосещаемый семинар по литературе западных славян. Менее престижно заниматься только монголами. Ия писала как бы диссертацию о взаимопроникновениях литератур, но это было так неинтересно ей самой, что закончить свой «трактат» она не смогла и пребывала сначала в состоянии молодой, а потом уже не очень молодой ассистентки. Случись какие пертурбации – ее выгонят первой. Но это и не совсем так. Могут и не выгнать. У Ии есть одно неоспоримое достоинство – стиль языка. Она всей кафедре литературы переводит с неграмотного на русский статьи и диссертации. Славист она хренов, а вот редактор – ничего.

Все это подумалось мгновенно, а ответила Ия громкому сосальщику леденца, что славист – преподаватель литературы в институте. Ферштейн, мол, камрад, или как-нибудь сказать прощее?

– Ну да, – ответил врач. – Где же еще, как не в институте? В другом месте это не нужно. Я это к чему? Я же не даю вам советы по славизму.

Лекарь ушел, даже как бы гордо, оставив последнее дурацкое слово за собой.

– Это называется – получай, фашист, гранату, – сказала Ия. – Как вас зовут? Как мне к вам обращаться?

– Вера, – ответила женщина.

Они шли по коридору в ореоле запаха Веры, ходячие мужчины делали на них стойку, без дифференциации. Откуда им было знать, что «звучит» из них одна?

– До свиданья, Вера, – сказала Ия со всей невозможной вежливостью, когда они оказались на улице.

– Я, пожалуй, больше не приду, – ответила Вера, – чтоб не было нервности и неловкости.

– Какая уж там нервность, – сказала Ия. – Одно удовольствие.

Хмыкнув, «баба» ушла от Ии быстрым шагом. У длинных ног скорость шибче, и в движении они красивее. Это надо признать.