Женщина в море

— Эх, братва! Недавно случай со мной произошел…

А ну, дружба, позвони малость, потешь команду, — пристают к нему матросы.

— Тут не потеха, а факт был, — начинает Залейкин. — Вот как нужно это понимать. Да… Иду я ночью по городу. Поздно уж. Людей мало. Глядь — по тротуару горняшка плывет, покачивается, как лодочка на легких волнах. А за нею, в кильватер, важно этак, пес шествует. Здоровенный кобель, что твой телок годовалый. Из породы — сенбернар. Я ближе и ближе к горняшке — пристал к ее борту. Ну, а дальше — сами знаете: тары-бары, ночевали в амбаре. Идет дело на лад. Гуляем по городу. Проходим мимо одного сада, вдоль забора. Тень от деревьев. Место, думаю, подходящее.

Около Залейкина — почти вся команда. И я здесь. Забыто, в каком положении находится наша «Мурена». Все слушаем, вытягиваем шеи к этому забавному мотористу, а он продолжает:

— Обнял я свою горняшку — и ну целовать. А она, как всякая женщина с первого раза, давай ахать да охать, — притворяется, будто я насильно беру ее. В это время кто-то ка-а-к шандарахнет меня в бок! Так и опрокинулся я вверх торманом. Лежу на спине. Глядь — уй, мать честная! — надо мною кобель стоит. Пасть разинул, клыки оскалил, рычит в самое лицо, собачьей псиной обдает. А из меня и дух вон. Даже голос отнялся. Тут уж она, горняшка, вступилась. «Тризорушка, говорит, не надо, не трогай! Милый Тризорушка! Иди ко мне…» Отпустил мою душу на покаяние — слез с меня. Кое-как поднялся. Даю задний ход. Едва двигаюсь. Все мои внутренние и внешние механизмы развинтились — ни к чертовой матери не годятся. А горняшка к себе манит. Да уж какая тут любовь! Вся душа засохла.

В лодке долго плещется нервный хохот команды.

Я думаю, что без Залейкина мы давно бы сошли с ума.

Командир — в рубке. Отдает распоряжение к всплытию.

Эх, удастся ли нам еще раз увидеть божий свет?

С шумом освобождаются от воды цистерны. Электромоторы работают полным ходом. Офицеры, вся команда и даже пленный капитан стараются раскачать лодку, с остервенением бросаются от одного борта к другому.

— На левый… На правый… — командует старший офицер.

Но лодка ни с места, точно кто держит ее зубами.

Снова отчаяние леденит кровь.

Решено прибегнуть к последнему средству: выпустить мину. Если и это не поможет, «Мурена» станет для нас вечным гробом.

— Электромоторы — полный назад! — командует командир.

Мина шарахнулась вперед.

«Мурена» дернулась, как живая, и стремительно, словно сама обрадовалась, что удалось оторваться от морского дна, понеслась вверх.

Миноносец в это время находился очень далеко. Он нас даже и не заметил. Мы успели опять погрузиться и пошли на глубине тридцати — сорока футов. Двигались без перископов. Только ночью поднялись на поверхность моря.

Телеграфист Зобов по радио бросил в пространство весть о «Мурене».

Жаром дышит небо.

«Мурена» вспахивает гладкую поверхность моря и несется к родным берегам.

Мы сидим на верхней палубе. Солнце обливает нас зноем. Измученная душа отдыхает, наполненная голубым светом. Никому не хочется вспоминать о том, что недавно пережито. Пусть оно никогда больше не повторится.

Залейкин играет и поет. Его двухрядка растягивается во всю ширину рук. В голубом просторе кружатся и бьются звуки гармошки, а среди них реет звонкий тенор певца.

Кто-то крикнул:

— Земля!

Все смотрим вперед. Там, за крутой чертой горизонта, постепенно вырастают церкви, дома, гавань, точно поднимаются из моря.

Навстречу нам идет дозорный миноносец. Еще издали, по семафору, мы обмениваемся с ним приветствиями. Сближаемся, остановились.

— Поздравляю! — кричит с верхнего мостика командир миноносца. — Сегодня о вас уже в газетах напечатано…

Наш командир кратко рассказывает о своем походе и, в свою очередь, спрашивает:

— А что нового на берегу? Как на фронте?

— Неважно…

Поговорили и разошлись.

Небо излучает радость. Водная степь горит, усыпанная серебром. И не верится даже, что где-то грохочут пушки, трещат пулеметы, льется человеческая кровь.

Ближе надвигается гавань. Нас встречают чайки, взмывают над лодкой и кричат.

Мне ничего больше не надо. Полина сидит рядом со мною, ласковая, как ветерок морской. Окно занавешено, в комнате полусумрак. И зачем нам нужен свет, когда горят так сердца?

Ах, как задушевно звенит ее голос!

— Я все очи проглядела — все выходила на берег. Смотрю в море, не плывет ли твоя лодка. Начала уже думать, что ты погиб. И вдруг ты явился…

— Нет, Полина, на этот раз смерть миновала нас…

Полина порывисто льнет ко мне, бросает знойные слова:

— Ненаглядный ты мой подводник! Соленое ты мое сердечко! Скажи — любишь?

В сотый раз я отвечаю ей:

— Люблю!

Я чувствую, что во мне играет каждая кровинка, а сердце, как рубильники в лодке, вспыхивает искрами.

В лодке нашей поврежден корпус, согнуты перископы. Скоро ее поставят в док и начнут ремонтировать. Для нас наступает полоса отдыха.