Женщина в море

Однажды осенью она не явилась домой. Прошли целые сутки. А на вторые — меня позвали в больницу. Я шел и дрожал от волнения. А когда увидел ее, бледную и стонущую, едва не зарыдал. Она умирала. На короткое время пришла в сознание, узнала меня.

— Сеня, сынок мой… Меня зарезали… Пропадешь теперь ты без меня…

Последние слова каленым железом вонзились в сердце.

Через два дня после смерти Груши пришел ко мне в комнату угрюмый дворник. Поглядел кругом и заявил, точно груз сбросил с плеч:

— Ну-ка, ты, щенок, вытряхивайся со своими манатками…

— Куда?

— Куда хочешь. Мне до этого дела нет…

Жизнь показалась такой страшной, точно меня окружали не люди, а крокодилы, каких я видел на картинках.

Что было со мной дальше? Про это знает только море. Только оно одно, соленое и сладко-пахучее, не дало сгнить моей душе в когтях портовых трущоб. Качало на своих пенистых волнах, пело песни о радостях солнца.

Другое приходит на память — рыбные промыслы, на которых когда-то работал. Это дьявольски тяжелый труд. Но что может чувствовать юноша в восемнадцать лет? Свидания с молодой рыбачкой, светлоокой Марийкой, вливали в мою грудь бодрость. С этой девушкой я познал первую любовь, чистую и пахучую, как липовый мед…

Протяжный гудок оборвал мои мысли. Это дает знать о себе подводная лодка «Тригла». Она вернулась из боевого похода и теперь направляется в гавань. Я радуюсь, что она пришла. Да и как не радоваться? На ней я получил первое свое подводное крещение.

На «Триглу» я был назначен после окончания курса в классах минных машинистов. Никогда не забыть первого впечатления. Снаружи лодка похожа на длинную сигару. Никаких надстроек, кроме рубки, двух перископов, двух пушек и одной радиотелеграфной мачты. Внутри — я ошарашен обилием разных механизмов, приборов и аппаратов. Они всюду — внизу, над головой, по бортам. Машины, трубы, провода, вентиляторы, помпы, клапаны, рычаги, краны — всего не перечислить. Рябит в глазах. И каждая вещь имеет свое важное значение, свой скрытый смысл. Это какое-то чудовище с очень сложным организмом, порождение буйной человеческой фантазии.

Потом первое плавание под водой. Большой рейд. Серый, но тихий день. Сделаны необходимые приготовления. Задраен последний люк. Из рубки падают внутрь лодки тяжелые, как гири, командные слова:

— Заполнить концевые цистерны!

В корме и носу шум, точно там работают водяные мельницы. Вздрагивает железный корпус. Гудит воздух, сверлит уши. «Тригла» храпит, точно задыхается от давления воды, и медленно погружается на дно. Нет, это живой мир уходит от нас. Он кажется безнадежно далеким, навсегда недоступным. Мы в таинственной стихии моря. У меня такое чувство, как будто я стою на грани жизни и смерти. Ощущение холода просачивается во все поры моего тела…

Конечно, ничего не случилось — мы благополучно всплыли. Но с тех пор в моей памяти, как от плуга в поле, осталась глубокая борозда.

Теперь я плаваю на другой подводной лодке — на «Мурене». Она такой же конструкции, как и «Тригла».

Сколько еще мне предстоит сделать походов? Сколько пережить невероятных приключений? Быть может, в недрах этих вод оборвется жизнь моя…

Все равно. Сейчас усталое сердце мое отдыхает.

Сижу на берегу один. Да, один. Маленькая точка на краю позолоченной громады моря. И никого мне не надо, кроме этой лучезарной шири. Даль теряется в искрометном блеске. Тихо плещутся волны и пенными губами целуют мои обнаженные ноги. В уши льется серебристый звон. Это море продолжает свою сказку и никогда ее не кончит.

После каждого похода мы оставляем на своей «Мурене» лишь одного часового, а сами все перебираемся на большой транспорт «Амур». Он считается нашей базой. При нем стоят пять субмарин, пришвартованных к каменной стенке.

В эти междупоходные промежутки времени мы восстанавливаем свои силы. Работы мало. Команда спит, ест, гуляет по городу, усердно ухаживает за женщинами. На базе, словно в трактире, то и дело раздается музыка: в офицерской кают-компании — рояль, а у нас в жилой палубе — гармошка, гитара, мандолина. Играют в домино и отчаянно ругаются. Многие увлекаются чтением книг с занимательной фабулой. Реже интересуются наукой. Над такими некоторые смеются:

— Брось, слышь, все равно скоро в дьявольское пекло попадешь… А там всем одна цена — и ученым и неграмотным…

Я только что проснулся и продолжал валяться на рундуках. На «Амуре» бьют четыре склянки. В открытые иллюминаторы протянулись полосы предвечернего солнца. Жарко.

Мой сосед справа, радиотелеграфный унтер-офицер Зобов, лежит на животе и занимается физикой. По временам он заносит на бумажку какие-то сложные математические вычисления. На его лысеющей голове — солнечный луч.

— Неужели тебе не надоело это? — спрашиваю я.

Зобов поднимает лобастое лицо, устало смотрит на меня. Широкие ноздри его шевелятся, точно обнюхивают меня.

— Хорошая книга — вентиляция для мозга.

А другой мой сосед, слева, моторист Залейкин, игривый и озорной, как дельфин, отвечает на это:

— Хорошая музыка — отрада для души.

И растягивает свою двухрядку с малиновыми мехами, насмешливо припевая: