Женщины Девятой улицы. Том 1

Весной 1942 г. Ли узнала, что давно запланированная и твердо обещанная ей работа — фреска для радиостанции WNYC — пала жертвой войны. Правительство больше не было заинтересовано в финансировании Федерального художественного проекта. Но художников стали принимать на работу в недавно созданный Департамент военных услуг. Разгневанная отменой заказа, Ли яростно протестовала против этого решения, и в итоге департамент отреагировал на ее протесты встречным предложением. Ей предложили возглавить отдел, который художники называли «настоящим департаментом»[456]. Ли должна была набрать команду из восьми человек и создать серию выставок на тему работы общественных служб в войну в витринах 21 универмага на Манхэттене и в Бруклине. Позднее этой же группе поручали разработку серии пропагандистских плакатов для вербовочных пунктов ВМФ США. Работа была рассчитана на год. Питер Буза вскоре сам отправился служить во флот. Он говорил, что это была «самая неорганизованная группа художников, которой только удавалось выполнить проект»[457]. Единственным, кого Ли наняла за все время, был Джексон. В сущности, весь 1942 год пара была неразлучна — кроме времени, когда каждый из них писал свои картины. «Мы делили спальню — с этим не было никаких проблем, — но не мастерскую», — объясняла Ли[458]. По словам Этель Базиотис, Ли и Джексон практически с самого начала оказались «психологически включенными друг в друга»

[459].

Мастерская Ли находилась на Девятой улице, а студия Поллока — на Восьмой, но он все чаще оставался ночевать у нее. Этой паре предстояло сделать множество бытовых открытий друг о друге. Например, в самом начале отношений Ли спросила Поллока, не хочет ли он кофе. Джексон ответил утвердительно и был несказанно удивлен, увидев, как Ли встает и направляется к входной двери. «Но ты же не думаешь, что я сварю кофе прямо здесь?» — с недоумением спросила она. Ли никогда не использовала газовую плиту в своей квартире. Даже не была уверена, работает ли она. Для девушки кофе был тем, что покупают в кафе и пьют там же в компании друзей. А Джексон, напротив, варил кофе сам и пил долго, потихоньку прихлебывая из чашки за кухонным столом[460]. А еще возник вопрос с книгами. Ли рассказывала, что, не увидев в мастерской Поллока ни одной книги, спросила:

— Ты что, вообще не читаешь?

— Конечно, читаю, — ответил он.

— А почему у тебя совсем нет книг?

— Ну, давай покажу, — сказал он. Поллок подвел Ли к шкафу, в глубине которого лежал ящик, доверху забитый книгами.

— Но, Джексон, это же безумие! Почему ты держишь книги взаперти?

— Я просто не хочу, чтобы их видели посторонние. Посмотрев на книги, которые я читаю, люди поймут, что я собой представляю[461].

Но в основном влюбленные, оставшись вдвоем, коротали время за бесконечными беседами об искусстве. «Я с первой минуты нашего знакомства поняла: мы с ним одинаково мыслим. И каким-то непостижимым образом оказалось, что это действительно так, — рассказывала потом Ли[462]. — У нас было чертовски много общего: наши интересы, наша цель. Для нас обоих главной целью было искусство»[463]

. Реубен Кадиш, знавший Поллока еще со средней школы в Калифорнии, не раз говорил, что его очень удивляло то, насколько легко у Джексона получалось донести свои мысли до Ли. А она, в свою очередь, нередко пыталась их оспорить. В 1942 г. Поллок все еще использовал в разговорах об искусстве грубый язык, который когда-то перенял у своего бывшего кумира Томаса Харта Бентона. По мнению Ли, этот язык совершенно не подходил для описания того, что делал Поллок или — еще важнее — на что он был способен[464]. И, когда он решился на своих холстах вступить на неизведанную территорию и начал искать подсказок на разнообразных выставках, новым авторитетом в мире творчества для него стала Ли. Они вместе открыли Миро в Музее современного искусства. Вместе читали работы Кандинского и любовались его полотнами в музее Хиллы Рибей. И вместе читали о подсознательном в работах Юнга[465]. А после напряженных дискуссий, после интенсивного секса, после насыщенного, как сказала бы Ли, «слияния» их жизней они расходились по своим мастерским. Там художники изливали все, что за это время поняли и почувствовали, на свои холсты[466]. Поллоку всегда ужасно хотелось увидеть реакцию Ли на каждую его новую работу. Ли вспоминала: «Он постоянно просил прийти и сказать, что я думаю. Постоянно. Из этого я делаю вывод, что какая-то часть моей реакции действительно была очень важной»[467].