Женщины Девятой улицы. Том 2

Писатели Мэй Табак и Гарольд Розенберг купили летний домик в Спрингсе еще до того, как туда в 1945 г. переехали Ли и Джексон Поллок. Число художников, проводивших лето на Лонг-Айленде, росло, и там их с радостью встречали Гарольд с Мэй. Летом 1952 г. к компании присоединились де Кунинги[1416]. Давняя дружба Билла с Гарольдом укрепилась еще сильнее, но важнее было интеллектуальное родство, которое Розенберг почувствовал по отношению к Элен. Она говорила на его языке, будучи тоже человеком искусства и сторонницей левых взглядов в политике. К тому же оба разделяли радость от громких споров. А еще Гарольду давно хотелось излить душу.

Еще в 1947 г., когда в Нью-Йорк приезжала Симона де Бовуар, он предложил написать статью о нью-йоркской современной живописи для французского журнала Les Temps modernes. Его редактором был Сартр, а в редколлегию входили Бовуар, Морис Мерло-Понти и другие. Симона предложение приняла, но к тому времени, когда Гарольд, наконец, закончил статью, он разозлился на Сартра. Розенберг обвинял философа в злоупотреблении другой своей статьей, в которой он критиковал коммунистическую партию. В итоге Гарольд отказался отдавать материал под названием «Американские художники — представители живописи действия» в Les Temps modernes и теперь показал его Элен[1417]

.

Элен с Биллом оставались в Ист-Хэмптоне еще долго после того, как разъехались остальные гости[1418]. Таким образом, у нее было время всецело сосредоточиться на статье Гарольда. Розенберг мастерски обращался со словом — и как поэт, и как рекламщик (кстати, именно ему принадлежит известный образ талисмана службы леса США — медведя Смоки[1419]

). К тому же он был склонен увлекаться ритмом и сочностью языка. Но статья, которую Гарольд дал почитать Элен, оказалась ценной отнюдь не только из-за тщательно выверенного стиля и красочности изложения. Женщину поразила глубина идей автора. Его теория живописи действия действительно определила для многих суть Нью-Йоркской школы.

В отличие от Гесса, в чьей книге, вышедшей ранее в том же году, подробно описывались европейские корни американского искусства, Гарольд писал о более позднем периоде истории нью-йоркских художников. Свое повествование он начинал со времени, когда их спасли от голода выплаты в рамках Федерального художественного проекта. Розенберг проводил четкую грань между современным искусством, которое создавалось в мастерских, и множеством коммерческих объектов — от браслетов до пылесосов, — выпускавшихся под эгидой послевоенного модернизма[1420]. Гарольд развенчивал идею «движения», зарождавшегося из того, что делалось в Нью-Йорке, ибо это творчество по сути было сугубо индивидуальным. Все сводилось к мужчине (Розенберг писал исключительно о мужчинах) и холсту, на котором этот человек «действует». Приведем наиболее знаменитую цитату из его статьи:

На определенном этапе американские художники один за другим начали рассматривать холст как арену для действия, а не как пространство для воспроизведения окружающего мира… На полотне должна была не возникать та или иная картина, а происходить какое-то событие.

Отныне художник подходил к мольберту не с неким образом в голове, а с материалами для живописи. Он намеревался с их помощью сотворить что-то с другим материалом, который видел перед собой. И результатом этого столкновения становились те или иные образы[1421].

Такая живопись отображала реальные факты из жизни художника и была «неотделимой от его биографии… Она снесла все барьеры между искусством и жизнью»[1422]

. А цель, по словам Гарольда, была предельно простой:

Просто писать. Любое действие на холсте было жестом освобождения…

С одной стороны, отчаянное признание морального и интеллектуального истощения, а с другой — радостное волнение от предвкушения погружения в глубины, где можно найти отражение истинного образа своей идентичности[1423].