Женщины Девятой улицы. Том 2

По словам Хелен, она видела в той работе то, что она «обязана была сделать, поскольку это развилось… [в ней] естественным путем…» Она рассказывала: «И у меня не было такого, чтобы я закончила картину и подумала: “Хм… кажется, получилось что-то потрясающее”. У меня такого и в мыслях не было. Я думала, что написала картину, которая не похожа ни на какую другую из всех, созданных мной ранее. Я просто почувствовала, что должна оставить ее в покое и унести из мастерской»[1481]. Когда Фридель пришел по просьбе Хелен на ее сторону чердака взглянуть на новую работу, он был поражен и сильно раздосадован. Дзюбас счел ее выбор писать на незагрунтованном холсте признаком «лени». Он пояснял: «…я имею в виду, что она являлась в мастерскую часа в два дня, потом… часа три писала. Затем ей уже нужно было возвращаться домой к своей бутылке хереса, готовить ужин или наряжаться, если они куда-то шли… учитывая все это, незагрунтованный холст был для нее просто находкой»[1482]. Но уже вечером Фридель осознал: его соседка по студии сделала нечто действительно потрясающее. Она создала не только новую картину, но и альтернативу традиционному способу живописи по загрунтованной поверхности холста.

Более того, Хелен не только позаимствовала творческую манеру Поллока, но и вышла за ее пределы, и все это — в один-единственный день[1483].

«Потом я позвонила Клему, чтобы договориться с ним о планах на вечер. А Фридель выхватил трубку и возбужденно начал говорить, что Клему непременно надо прийти к нам взглянуть на картину, которую я только что написала», — вспоминала Хелен[1484]

. Гринберг приехал, посмотрел на картину и заявил, что работа потрясающая. Он сказал Хелен, что она «так и пышет» творческой энергией и что ей необходимо всеми силами удерживать в себе это состояние[1485]. Все трое сошлись на том, что работа «закончена, и в ней уже ничего нельзя трогать»[1486]. А потом Хелен сделала то, чего никогда прежде не делала, — поставила в правом нижнем углу полотна дату: 26.10.1952. Она вспоминала: «Я обычно этого не делаю, но, как помню, в тот день на той картине мне захотелось поставить дату»

[1487]. Франкенталер назвала свое полотно «Горы и море». Потом Хелен, Клем и Фридель выпили по бокалу, глядя на работу, и решили пойти ужинать[1488]. Этот вечер не слишком выделялся из череды других в их жизни. Но искусство уже никогда не будет прежним. Своей картиной Хелен засеяла семена для новой школы живописи. Позднее критик Хилтон Крамер скажет, что ее «Горы и море» стали для школы живописи цветового поля, возникшей позднее в 1950-х годах, тем же, чем были «Авиньонские девицы» Пикассо для кубизма[1489]

. Полотно Хелен открыло путь для совершенно нового подхода к осмыслению искусства и творческому процессу.

Известно, что в искусстве не бывает прогресса без предшественников. Даже самые мятежные нью-йоркские авангардисты признавали: они в долгу перед художниками, которые творили до них. Но когда речь заходит о прорывах, действительно изменивших курс развития искусства, нередко вспыхивают оживленные и порой ожесточенные споры по поводу первенства того или иного мастера, отважившегося предпринять что-то из ряда вон выходящее. Дебаты о том, кто первым начал разбрызгивать краску, кипели после смерти Джексона Поллока не одно десятилетие. В случае с Хелен прения, которые велись сначала между самими художниками, а затем между целыми поколениями искусствоведов, были не менее глупыми. Спорщики обсуждали вопрос: кто первым нанес на холст пятно?

Действительно, и до Хелен были современные художники, которые позволяли краске просачиваться в ткань холста и свободно по нему растекаться. Самым известным из них считался Джеймс Брукс, вместе с которым Хелен училась в классе Уоллеса Гаррисона в 1949 г., после выпуска из Беннингтонского колледжа[1490]. И Джексон Поллок пропитывал краской и покрывал пятнами холсты, когда писал черно-белую серию картин. Ее Хелен видела в его мастерской весной 1951 г. и чуть позднее в галерее Бетти. Те, кто исследовал истоки капельной живописи, обнаружили, что Поллок не был первым художником, использовавшим эту технику. Аналогичным образом поиск корней техники пятен вполне мог привести к обнаружению этого подхода в работах других живописцев, творивших до Хелен. Однако эти открытия никоим образом не лишают Джексона и Хелен их статуса новаторов в искусстве. Эти двое вышли далеко за рамки всего, что было до них. Поистине уникальным и выдающимся их творчество делал один нематериальный элемент — они сами. Величие живописи, да и искусства в целом, зависит не от того, какие материалы использует художник и какими приемами он овладел, и даже не от таланта. Оно становится результатом сочетания всех этих факторов и личности, на которую, по всей видимости, воздействует некая внешняя сила. Под ее влиянием художник выражает на холсте идею, зачастую непонятную ему самому.