Женщины Девятой улицы. Том 2

Эдит и Руди Буркхардт фотографировали открытие выставки, после чего Билл пригласил их присоединиться к компании, отправлявшейся на праздничный ужин[1663]. Застолье оплачивал Сидни Дженис, а участвовали в нем Билл и Элен, Эдит и Руди, Филипп и Муза Густоны, Уилфрид и Бетси Зогбаумы, Франц Клайн с Нэнси Уорд и Боб Мазервелл. После ужина последний пригласил всех к себе[1664]. Боб только что купил таунхаус недалеко от Мэдисон, на 94-й улице, где жил с женой Бетти, ее дочерью от предыдущего брака Кэти и с их общей маленькой дочкой Джинни[1665]

. Уже дома, подавая кофе, Боб рассказал гостям историю о помощнице и любовнице Родена Камилле Клодель, которая, по его словам, создала некоторые статуи, подписанные маэстро. Собравшаяся в гостиной Мазервелла компания никогда не слышала ни о самой Камилле, ни о ее мучительной жизни. Вместо того чтобы признать ее талант художника, родные объявили бедную женщину безумной и поместили в учреждение для помешанных. Боб назвал ее скульптуры потрясающими, так как в них отображались не только внешность натурщицы, но и внутренний сумбур в ее душе. Скульптуры Клодель были во многом созвучны «Женщинам» Билла. Погоревав о том, как мало изменился мир за последнее столетие, компания вернулась к веселью. «Мы все повскакивали с мест и пошли танцевать. И плясали мы так, как всегда это делали художники, старым добрым способом, то есть постоянно натыкаясь на шикарные пухлые диваны и кресла Мазервелла и друг на друга», — вспоминала потом Эдит. После танцев настроение компании заметно улучшилось[1666].

На выставке в галерее Джениса, прошедшей в 1953 г., Билл продал работ на совершенно немыслимые 9000 долларов. Для Элен тот год тоже стал знаменательным в финансовом плане: она заработала своими статьями и продажей рисунков более 400 долларов[1667]

. Однако после уплаты комиссии галерее, покупки художественных материалов, погашения долгов и разных мелких расходов пара быстро вернулась туда, откуда начинала, — к полному безденежью[1668]. Однажды Билл нашел извещение о выселении, прикрепленное к его двери в то время, как внутри танцевала и выпивала большая компания[1669]. Устроил вечеринку де Кунинг, что он делал с завидной регулярностью. На подобных сборищах часто по кругу пускали шляпу, и художники вносили посильный вклад в оплату аренды. А если денег все равно было недостаточно, то выручали другие друзья. «Я помогал им, — рассказывал потом Павия. — Я не был богатым, но у меня все же было больше денег, чем у многих. Я давал немного, пять — десять баксов… Каждый раз, когда кто-то не мог заплатить за квартиру, обращались ко мне. А я шел к Тому Гессу или еще к нескольким людям и набирал денег на аренду»[1670]

.

Вариант постоянной оплачиваемой работы большинством художников даже не рассматривался: туда устраивались, только чтобы накопить на пару месяцев непрерывного занятия живописью. Как-то раз один художник столкнулся на улице с бойфрендом Джоан Майком Голдбергом и спросил его, работает ли тот. Майк ответил: «Не-а, только хожу на службу». (Оба собеседника подразумевали под «работой» творчество[1671].) Джейн Фрейлихер в свое время уволилась с постоянного места, как только Джон Майерс предложил ей персональную выставку. Художница решила: у нее нет времени зарабатывать на жизнь и писать, а плодотворно заниматься живописью для нее гораздо важнее, чем хорошо питаться[1672]

. Грейс тоже время от времени устраивалась на временную работу, иногда одалживала деньги у сестры и с нетерпением ожидала «золотого дождя» — 67 долларов возмещения налога. Этими деньгами женщина рассчитывала оплатить уголь, который она таскала в ведрах на свой чердак на Эссекс-стрит, чтобы не превратиться у мольберта в ледышку[1673].

Словом, борьба за средства к существованию была неотъемлемой частью жизненного ритма нью-йоркских авангардистов. Грейс вспоминала: «Однажды ко мне в мастерскую пришел Франц Клайн. У него совершенно не было денег, чтобы заплатить за квартиру, но один коллекционер хотел встретиться с ним у банка… а у Франца не было денег даже на метро. И я сдала несколько бутылок из-под содовой, чтобы он мог поехать, встретиться с коллекционером и получить у того деньги на арендную плату»[1674]. Художники пребывали в состоянии полного безденежья так долго, что борьба за выживание, по сути, уже перестала быть таковой. Она тоже стала своего рода искусством, причем чисто нью-йоркским. В нем преуспели те, кого не угнетала нищета, потому что они изо дня в день пребывали в экстатическом состоянии ожидания чуда. По утверждению писательницы Джоан Дидион, вера в то, что «нечто необычное может произойти в любую минуту, день, месяц», пронизывала этот город, и целые его сообщества жили в мечтах[1675]. Элвин Брукс Уайт описывал группы ньюйоркцев так: