Женщины Девятой улицы. Том 2

Но на самом деле бунт Хелен носил исключительно географический характер. Она вовсе не собиралась жить с Клемом. Ее новая квартира располагалась как можно дальше от его жилища на Бэнк-стрит, и совсем не случайно. В начале года женщина проводила у него практически каждую ночь, но 7 февраля это резко прекратилось. К весне Хелен, по-видимому, намеренно дистанцировалась от своего любовника, чьи попытки доминировать над ней в социальном и интеллектуальном плане становились все более откровенными и неприятными[1956]. Они познакомились почти четыре года назад, и Клема, которому на тот момент было сорок семь, казалось, вполне устраивало, чтобы их отношения в таком же виде продолжались вечно. А вот Хелен была не согласна. Хотя они часто ссорились, любая девушка ее возраста и происхождения считала следующим логичным шагом брак, и Франкенталер не являлась исключением. В прошлом июле она писала из Европы: «Думаю, мы должны в сентябре пожениться». Путешествуя, художница даже подбирала место для их медового месяца

[1957]. Но Клем знал, что мать Хелен не одобряла их связь из-за его возраста, и наотрез отказывался обсуждать тему брака[1958]

. А к тому времени, как Хелен переехала на Вест-Энд-авеню, этот вопрос уже раздражал и ее саму. Она не привыкла к тому, чтобы ей отказывали. И она уже совсем не была уверена, что хочет быть миссис Клемент Гринберг. Хелен по-прежнему продолжала встречаться с Клемом, но ей требовалось время, чтобы собраться с мыслями. Женщине необходимо было побыть одной. Она написала Соне 15 марта:

С квартирой все по плану, я обживаюсь… Мне ужасно хочется сделать все сразу, одним махом, но это, конечно, никому не под силу. Так что у меня все еще нет занавесок, книжных полок, и сижу я на стульях, которые одолжила у Джерри Кука. Но, несмотря на все это, мне очень нравится эта квартира, я чувствую себя здесь уютно и уже начала писать[1959].

Хелен не просто писала: она работала как сумасшедшая. Одну за другой она выдавала на-гора картины, в которых проверяла новые возможности. Франкенталер не думала о том, что кто-то может их увидеть, как и о том, что этот человек о них подумает. «Я сама знаю, что они собой представляют, — говорила Хелен о своих полотнах, — и это вполне достаточная аудитория»[1960]. Она находилась в том блаженном периоде, когда ее искусство существовало для нее одной.

Впрочем, это продлилось недолго. Однажды к женщине заглянул Джонни Майерс: он хотел посмотреть на ее новую квартиру и на то, над чем она работает. Увиденное потрясло галериста до глубины души, и он сразу же попросил Хелен вернуться в «Тибор де Надь»[1961]. Хелен предложение приняла. Ее первоначальное решение покинуть галерею отчасти было обусловлено ее эмоциональным истощением после целого года напряженной работы и прорывов, на которые у другого художника могла бы уйти целая жизнь. А к весне 1954 г. Франкенталер достигла четкого понимания себя самой и своего творческого пути и ощущения независимости. Теперь она была лучше подготовлена к тому, чтобы отстаивать собственные принципы перед коллегами, которые, судя по всему, и сами жаждали снова оказаться в ее обществе. В начале апреля Хелен опять начала общаться с Ларри: после выставки она взяла его скульптуру на хранение в свою мастерскую[1962]. А Грейс еще до возвращения Хелен в «Тибор де Надь» зашла очень далеко, сделав в Клема эпистолярный выстрел, темпераментный даже по ее безумным стандартам. Она написала ему 1 апреля: