Женщины, которые любили Есенина

На следующий день их привезли на Эллис-Айленд, где американские власти держат иммигрантов до принятия решения, впустить их в страну или отправить обратно… На пути туда они проплыли мимо статуи Свободы, Есенин помахал ей рукой и сказал по-русски (по словам его пресс-агента): «Я обожаю тебя, старуха, хотя обстоятельства сейчас не позволяют мне прокричать тебе это».

Допрос Дункан и Есенина на Эллис-Айленде продолжался два часа, после чего им разрешили высадиться на американский берег.

А демократическая Америка уже выражала свой протест.

Подруга Айседоры певица Анна Фицью опубликовала письмо главному редактору «Нью-Йорк таймс», в котором писала:

«Уважаемый сэр! Изадора Дункан на Эллис–Айленде! Боги могут смеяться! Изадора Дункан, которой школа классического танца обязана своим возникновением, причислена к рангу опасных иммигрантов!.. Все, кто знает мисс Дункан, знают, что она художник, весьма мало интересующийся социальными и экономическими проблемами, ее муж такой же художник, как и она».

Вся эта история с иммиграционными властями и допросом на острове Эллис имела для Дункан и Есенина свою положительную сторону — они получили большую рекламу. Газета «Нью-Йорк трибюн» именно так прокомментировала это обстоятельство:

«У Америки есть привычка выставлять себя наихудшим образом, когда иностранец или даже ее гражданин приплывает к ее берегам.

…Вашингтон не знает, почему она и ее крепенький славянский муж задержаны на острове Эллис. По–видимому, этого не знают и иммиграционные власти.

Хотя это был печальный опыт лично для мисс Дункан или, правильнее сказать, миссис Есенин, вряд ли он вызвал слезы на глазах ее пресс-агента.

Дело в том, что эти неблагоприятные события повлекли за собой появление этих самоварников на первых полосах газет, без чего их приезд вообще не был бы замечен».

Нью-йоркские журналисты в своих репортажах уделили основное внимание одежде Дункан и Есенина. Газеты сообщали, что Айседора Дункан одета весьма ярко. Она появилась перед представителями прессы «в полуварварском костюме русской танцовщицы, включая раскрашенные сапожки из мягкой желтой кожи, и с яркими рыжими волосами».

Вот и другой репортаж: «Мадам Дункан спустилась с борта лайнера в белой мягкой фетровой шляпе, из-под которой на плечи падала волна рыжих волос. Обута она в сапоги до колен из мягкой красной кожи, отделанной зеленой эмалью. На ней был жакет и юбка синей шерсти с индейской бахромой». Еще одна газета сообщала своим читателям, а главное — читательницам, что «на мисс Дункан была белая круглая фетровая шляпа с узкой черной лентой, бордового цвета шелковое платье и сапожки из красной кожи».

По возвращении в Москву Есенин хвастался друзьям и собутыльникам, что, когда они спустились по трапу, их встречала целая толпа репортеров и фотографов. Более 20 газет, утверждал он, немедленно опубликовали обширные репортажи и фотографии. «В этих материалах, — отмечал Есенин, — мало говорилось об Айседоре Дункан и о том, что я поэт, а больше всего внимания было уделено моим высоким ботинкам и тому, что я атлетически сложен и что я безусловно мог бы стать лучшим спортсменом Америки».

Действительно, газета «Нью-Йорк уорлд», к примеру, писала: «Вошел муж мадам Дункан. Он говорит по-французски, выглядит мальчишкой, который был бы отличным полузащитником в любой футбольной команде, ростом он около 5 футов 10 дюймов, русые, хорошо подстриженные волосы, широкие плечи, узкие бедра и ноги, которые могут пробежать сотню ярдов за десять секунд».

Газетные репортажи, несмотря на всю их банальность, позволяют судить — хотя бы поверхностно — о физическом и душевном состоянии Есенина, когда они с Айседорой высадились на американской земле. Все газетчики отмечали, что он спокоен, независим, ироничен и очень привязан к своей жене. Есенин показался нью-йоркским репортерам молодым и веселым, не было и намека на то, что он пьет или плохо себя чувствует.

А вот следующие четыре месяца повлекли за собой разительные перемены в психике Есенина. Если с июня по начало декабря он держал себя в руках, то после этого «свадебное путешествие Есенина и Дункан, — как писал Ходасевич, — обернулось хулиганским турне по Америке, гнусной одиссеей, полной злоключений и провалов».

Мари Дести вспоминала: «Во время поездки Изадоры по Америке душевное расстройство Есенина начало проявляться в полную силу. Он обнаружил, что Америка встретила его не так, как он ожидал, и он винил в этом Изадору, оскорбляя ее и ее страну по каждому поводу. Газеты сообщали о множестве скандалов, иногда сгущая краски, но в них было достаточно правды, чтобы сделать жизнь почти невыносимой».

Для такого полного неприятия Америки Есениным было несколько причин. Он совершенно не знал английского языка и по свойственной ему подозрительности постоянно воображал, что все вокруг смеются над ним. Айседора впоследствии вспоминала: «И это накладывалось на его гордость! С его-то нездоровым тщеславием! Он немедленно становился яростным, как демон».