Женщины, которые любили Есенина

Судя по всему, Августа Миклашевская была женщиной доброй и хорошо воспитанной. Во всяком случае, она в своих воспоминаниях не сводила, как это принято у женщин, счеты со своими соперницами, а писала о них очень доброжелательно.

О существовании Гали Бениславской Августа была вполне осведомлена. Мариенгоф при ней насмешливо говорил, что Галя «спасает русскую литературу».

Августа писала, что Галя красивая и умная, и что, когда читаешь у Есенина в стихотворении «Шаганэ, ты моя Шаганэ» строчки:

Там, на севере, девушка тоже,На тебя она страшно похожа,Может, думает обо мне…

то видишь Галю Бениславскую.

С большой симпатией Миклашевская набросала словесный портрет Гали: «Темные две косы, смотрит внимательно умными глазами, немного исподлобья.

Почти всегда сдержанная, закрытая улыбка.

Сколько у нее было любви, силы, умения казаться спокойной. Она находила в себе силу устраняться и сейчас же появляться, если с Есениным стряслась какая-нибудь беда».

Очень доброжелательно Миклашевская написала и о своей единственной встрече с Айседорой Дункан. Она вместе с Никритиной, Мариенгофом, артистом Камерного театра Соколовым встречала Новый год у актрисы Лизы Александровой. Позвонила Дункан, звала Лизу и Соколова приехать к ней. Лиза объяснила, что она не одна, а приехать к ним Айседора не захочет, потому что у них Миклашевская. Дункан сразу же объявила, что обязательно приедет — хочет познакомиться с Миклашевской.

«Я впервые, — пишет Миклашевская, — увидела Дункан близко. Это была очень крупная женщина, хорошо сохранившаяся. Я, сама высокая, смотрела на нее снизу вверх. Своим неестественным, театральным видом она поразила меня. На ней был прозрачный бледно-зеленый хитон с золотыми кружевами, опоясанный золотым шнуром с золотыми кистями, золотые сандалии и кружевные чулки, на голове — зеленая чалма с разноцветными камнями. На плечах — не то плащ, не то ротонда, бархатная, зеленая. Не женщина, а какой-то театральный король».

Она вдруг сорвала с себя чалму и швырнула ее в угол со словами:

— Произвела впечатление на Миклашевскую — теперь можно бросить.

После этого она стала проще, оживленнее. На нее нельзя было обижаться — так она была обаятельна.

«Уже давно пора было идти домой, — вспоминала Миклашевская, — но Дункан не хотела уходить. Стало светать. Потушили электричество. Серый тусклый свет все изменил. Айседора сидела согнувшаяся, постаревшая и очень жалкая.

— Я не хочу уходить, — говорила она, — мне некуда уходить… У меня никого нет… Я одна…»

Только очень тонко чувствующая и очень доброжелательная женщина могла так тепло написать о своей бывшей сопернице.

Есенин все реже появлялся у Миклашевской.

Однажды он, проезжая на извозчике, увидел на улице Августу Леонидовну, соскочил с пролетки и подбежал в ней.

— Прожил с вами уже всю нашу жизнь, — сказал он печально. — Написал последнее стихотворение…

И стал тихо, как всегда, читать:

Вечер черные брови насопил.Чьи-то кони стоят у двора.Не вчера ли я молодость пропил?Разлюбил ли тебя не вчера?Не храпи, запоздалая тройка!Наша жизнь пронеслась без следа.Может, завтра больничная койкаУспокоит меня навсегда.Может, завтра совсем по-другому

Я уйду, исцеленный навек,Слушать песни дождей и черемух,Чем здоровый живет человек.Позабуду я мрачные силы,Что терзали меня, губя,Облик ласковый! Облик милый!Лишь одну не забуду тебя.Пусть я буду любить другую,Но и с нею, с любимой, с другой,Расскажу про тебя, дорогую,Что когда-то я звал дорогой.

Расскажу, как текла былаяНаша жизнь, что былой не была…Голова ль ты моя удалая,До чего ж ты меня довела.

Он прочитал Августе это стихотворение и грустно повторил:

Наша жизнь, что былой не была…

Это было похоже на прощание.

Через некоторое время Есенин прислал Миклашевской экземпляр сборника «Москва кабацкая» с автографом: «Милой Августе Леонидовне со всеми нежными чувствами, выраженными здесь». В сборнике были напечатаны семь стихотворений, объединенных в цикл «Любовь хулигана» с посвящением Миклашевской.

Их встречи происходили все реже и носили все более нервический характер.

Так случилось и 3 октября 1924 года. Миклашевскую разбудили в восемь утра — пришел Есенин. Он стоял перед ней бледный, похудевший.

— Сегодня день моего рождения. Вспомнил этот день прошлого года и пришел к вам… поздравить. Меня посылают в Италию. Поедемте со мной. Я поеду, если вы поедете.