Женщины, которые любили Есенина

…Здесь Пушкин в чувственном огнеСлагал душой своей опальной:«Не пой, красавица, при мнеТы песен Грузии печальной».И Лермонтов, тоску леча,Нам рассказал про Азамата,Как он за лошадь КазбичаДавал сестру заместо злата.

…И Грибоедов здесь зарытКак наша дань персидской хмари,В подножии большой горыОн спит под плач зурны и тари.

А далее Есенин естественно и легко перекидывает мостик к своим личным переживаниям и думам, которые повлекли его на Кавказ:

А ныне я в твою безгладьПришел, не ведая причины:Родной ли прах здесь обрыдатьИль подсмотреть свой час кончины!

Мне все равно! Я полон думО них, ушедших и великих.Их исцелял гортанный шумТвоих долин и речек диких.Они бежали от враговИ от друзей сюда бежали,Чтоб только слышать звон шаговДа видеть с гор глухие дали.

И я от тех же зол и бедБежал, навек простясь с богемой,Зане созрел во мне поэтС большой эпическою темой.

И вот так, без всякой видимой причины, Есенин в начале сентября сорвался из Москвы и уехал в Баку. Кроме всего прочего, этот отъезд был безусловно вызван беспокойством и бездомностью, которые уже начинали тяготить Есенина. И, как прямо заявлял Есенин в процитированном стихотворении, им двигало желание распроститься с богемой.

Баку ошеломил поэта буйством красок, многоязычным клекотом, запахом нефти, «черного золота». Этот запах, казалось, пропитывал здесь все.

Чагин встретил Есенина со всем возможным гостеприимством, вплоть до того, что местная милиция получила указание в случае каких-либо пьяных скандалов препровождать поэта Есенина домой, не возбуждая никакого дела.

Имел место в Баку и один несерьезный инцидент, который тем не менее мог иметь печальные последствия. Друг Есенина Николай Вержбицкий, журналист, работавший на Кавказе, так описывал этот случай:

«В Баку Есенин в гостинице «Новая Европа» встретил своего московского знакомого Ильина[8]

, назначенного военным инспектором в Закавказье.

Сперва их встреча протекала вполне миролюбиво, но вдруг инспектор начал бешено ревновать поэта к своей жене. Дошло до того, что он стал угрожать Есенину револьвером. Этот совершенно неуравновешенный человек легко мог исполнить свою угрозу, что и послужило поводом для первого кратковременного отъезда поэта в Тифлис в конце сентября 1924 года.

В Тифлисе Есенин окунулся в атмосферу самого теплого дружелюбия. Грузинские поэты встретили его с распростертыми объятиями. Он подружился с замечательными поэтами, входившими в группу «Голубые роги» — Тицианом Табидзе, Паоло Яшвили, Георгием Леонидзе. Сначала он жил в гостинице «Ориент», а потом переехал в дом к Вержбицкому на Коджорской улице. Здесь было тихо, спокойно, никто его не беспокоил. Улица круто изгибалась по склону горы. Сверху на нее сбегали узкие тропки, а еще выше вилось и петляло среди скал шоссе, по которому ездили в дачную местность под названием Коджори.

От дома Вержбицкого открывался сказочный вид на город. По утрам Тифлис бывал окутан голубоватой дымкой, а по вечерам являл собой россыпь огней, казался звездным небом, опрокинутым навзничь.

Есенину очень понравился Тифлис, понравился неторопливый, даже ленивый ритм жизни, понравился песенный фон города, понравились застолья в тифлисских духанах с вкусной и острой грузинской кухней, с прекрасными виноградными винами, с высокопарными витиеватыми тостами.

Ему здесь хорошо работалось. Приятным было и внимание, с которым относилась к нему местная партийная печать. Газета «Заря Востока» охотно печатала его стихи и поэмы.

Однако московские литературные новости по-прежнему волновали Есенина. 17 сентября он писал сестре Екатерине: «Узнай, чем кончилось дело Воронского. Будет очень неприятно, если парни из «На посту» съедят его. Это будет означать: бить в барабаны и закрывать лавочку. Ведь это совершенно невозможно писать, следуя заданной линии. Это доведет кого угодно до слез… Вардин очень добр и внимателен ко мне. Он чудесный, простой и чуткий человек. Все, что он делает в литературе, он делает как честный коммунист. Одна беда — он любит коммунизм больше, чем литературу.

Есенин настойчиво добивается возможности поехать в Тегеран, хотя сам пишет Бениславской из Тифлиса: «Зачем черт несет — не знаю».

21 декабря он пишет Анне Берзинь, приглашая ее приехать и провести с ним недельку в Константинополе или Тегеране.