Женщины, которые любили Есенина

В Батуме стояла мягкая теплая погода, и тем не менее поэт скучал, его томило подспудное беспокойство. Порой он выкидывал номера — чистил туфельки женщинам на улице, однажды заявился пьяный на литературный вечер, где «судили» поэтов-футуристов, и стал оскорблять собравшихся.

Настроение, владевшее им, Есенин очень точно отразил в стихотворении «Батум»:

Корабли плывутВ Константинополь.Поезда уходят на Москву.От людского шума льИль от скопа льКаждый день я чувствую

Тоску.Далеко я,Далеко заброшен,Даже ближеКажется луна.Пригоршиями водяных горошинПлещет черноморскаяВолна.Каждый день

Я прихожу на пристань,Провожаю всех,Кого не жаль,И гляжу все тягостнейИ пристальнейВ очарованную даль.

То ли по причине установленного Повицким режима, то ли по какой-либо другой вдохновение не покидает Есенина. Это видно из его писем Гале Бениславской.

17 декабря он писал ей:

«Работается и пишется мне дьявольски хорошо. До весны я могу и не приехать. Меня тянут в Сухум, Эривань, Трапезунд и Тегеран, потом опять в Баку.

На столе у меня лежит черновик новой хорошей поэмы «Цветы». Это, пожалуй, лучше всего, что я написал. Прислать не могу, потому что лень переписывать.

Лева запирает меня на ключ и до 3 часов никого не пускает. Страшно мешают работать».

А за несколько дней до этого он сообщает Чагину:

«Работаю и скоро пришлю вам поэму, по-моему, лучше всего, что написал».[9]

20 декабря он пишет Бениславской: «Делайте все так, как найдете сами. Я слишком ушел в себя и ничего не знаю, что я написал вчера и что напишу завтра. Только одно во мне сейчас живет. Я чувствую себя просветленным, не надо мне этой глупой шумливой славы, не надо построчного успеха. Я понял, что такое поэзия… Путь мой, конечно, сейчас извилист. Но это прорыв, вспомните, Галя, ведь я почти 2 года ничего не писал, когда был за границей.

…Я скоро завалю вас материалом. Так много и легко пишется в жизни очень редко. Это просто потому, что я один и сосредоточен в себе. Говорят, я очень похорошел. Вероятно, оттого, что я что-то увидел и успокоился».

Что именно увидел Есенин в Батуме, от чего он успокоился, осталось тайной. Можно предположить, и не без основания, что речь шла о женщинах.

В уже цитированном выше письме Бениславской от 20 декабря Есенин пишет:

«Мне скучно здесь без Вас, без Шуры и Кати, без друзей. Идет дождь тропический, стучит по стеклам. Я один. Вот и пишу, и пишу. Вечерами с Левой ходим в театр или ресторан. Он меня приучил пить чай, и мы с ним вдвоем выпиваем только 2 бутылки вина в день. За обедом и за ужином. Жизнь тихая, келейная.

…Днем, когда солнышко, я оживаю. Хожу смотреть, как плавают медузы. Провожаю отъезжающие в Константинополь пароходы и думаю о Босфоре. Увлечений нет. Один. Один. Хотя за мной тут бабы гоняются. Как же? Поэт ведь! Да еще известный. Все это смешно и глупо».

Тем не менее, несмотря на заверения поэта, вопрос о женщинах весьма волновал московских поклонниц Есенина. Он даже вынужден был оправдываться в письме Анне Берзинь, во второй половине декабря он писал:

«С чего это распустили слух, что я женился? Вот курьез! Это было совсем смешно. (Один раз в ресторане я встретил знакомых тифлисцев.) Я сидел просто с приятелями. Когда меня спросили, что это за женщина, я ответил: моя жена. Нравится? Да у тебя губа не дура. Вот только и было, а на самом деле сидела просто надоедливая девчонка — мне и Повицкому, с которой мы даже не встречаемся теперь».

Есенин оправдывался не зря — можно не сомневаться, что речь шла об очередном увлечении Есенина — батумской девушке, которую он прозвал «мисс Ол». Лев Повицкий писал о ней, что ей было 18 лет и внешностью она напоминала гимназистку старых времен. Она была девушкой начитанной, любила литературу, следовательно, к Есенину относилась восторженно.

«Вскоре, — писал Повицкий, — они стали интимными друзьями и Есенин заговорил о женитьбе».

Девушка очень хотела стать женой Есенина, но Повицкий узнал от местных жителей, что «мисс Ол» и ее родственники «замешаны в контрабандной торговле с Турцией, а возможно, и в делах похуже». Повицкий незамедлил предостеречь Есенина, и тот, не раздумывая, порвал с ней окончательно.

Есенин вспомнил о «мисс Ол» в письме Вержбицкому из Батума от 26 января 1925 года:

«Завел новый роман, — писал он, — а женщину с кошкой не вижу второй месяц. Послал ее к черту. Да и вообще с женитьбой я просто дурака валял. Я в эти оглобли не коренник. Лучше так, сбоку, пристяжным. И простору больше, и хомут не трет, и кнут реже достает».