Женщины во лжи

Спустя час, оставив Лекси ответную записку в номере, а ключ – у мисс Розенфильд, я подъехала к воротам дома полковника Хэмптона. Створки были заперты, и мне пришлось, оставив машину у забора, идти до особняка по заросшей подъездной аллее.

Эх, вот бы Лекси сейчас на славу повеселилась! Здесь-то ее надежды точно бы оправдали себя. Коттонхилл – типичный особняк-«антебеллум», олицетворение Старого Юга: величественный, гордый, с отпечатками былой роскоши на колоннах, барельефах и резных перилах, но в то же время – запущенный и постепенно разрушающийся. Кизиловая аллея – разросшаяся, со спутавшимися над головой ветвями, казалось, заглушала звуки. От этой мертвой тишины, от полузаброшенного дома, мне стало тоскливо и жутко.

Постаравшись отбросить неуместные мысли, я прибавила шагу, загородившись папкой с тетрадями и ручками, как щитом. Дом выглядел спящим, и меня охватили сомнения – не будет ли мое прибытие выглядеть вторжением?

Тихая аллея, неподвижный дом – всё словно просило меня: «не нарушай наш покой, уходи». Но я уже стояла на крыльце и давила в кнопку звонка. Длинное густое «доннн!» раздалось где-то внутри. Я начала считать до десяти, выжидая положенную приличием паузу, на седьмой секунде дверь степенно отворилась.

Я натянула самую доброжелательную улыбку, имевшуюся в моем арсенале, увидев, что в проеме стоит седовласая женщина в строгом черном платье с ослепительно-белым воротничком.

– Что вам угодно? – поинтересовалась она холодно.

– Добрый день, я – Шэннон Галлахэр. Полковник Хэмптон меня ожидает.

Она сделала шаг назад, пропуская меня внутрь. В темной прихожей, после яркого света, я захлопала глазами, пытаясь привыкнуть к полумраку. Строгая тетка не торопилась вести меня к своему хозяину.

– По какому вопросу? – спросила она.

«А вот встреча у меня с ним, деловая! Тебе какое дело? Показывай дорогу!» – хотелось ответить мне и высунуть язык. Почему все домоправительницы такие чопорные? Их этому где-то учат? Взять хоть «нашу» мисс Розенфильд – слова не вытянешь.

– Я из колледжа в Атланте. Полковник пригласил меня поработать с его личным архивом – фронтовой перепиской его деда.

Миссис хмуро окинула меня взглядом, в котором я прочла: «Да кому ты сказки рассказываешь, детка?».

– Вы уверены? – спросила она, наконец. Я начала терять терпение.

– Конечно. Он написал мне письмо, в котором указал и день, и место, и время, когда ему удобно будет меня принять. Я веду исследование по Гражданской войне…

Она жестом прервала меня:

– Могу я взглянуть на письмо?

Черт.

– К сожалению, я не захватила его с собой сегодня. Не думала, что возникнут какие-то проблемы.

Мне показалось, что леди хмыкнула. Лицо ее оставалось неподвижным – все то же холодное презрение.

– Боюсь, здесь какая-то ошибка, мисс. Во-первых, полковника сейчас нет в Пайнвуде. Он на Восточном Побережье, как всегда, в это время года. Во-вторых, он никому – никому! – не позволяет прикасаться к этим письмам. Ни одному историческому обществу или музею не удалось даже издалека на них взглянуть. Думаю, вы что-то неправильно поняли.

Я взвилась, начиная терять терпение:

– Я поняла ровно так, как могла понять фразу: «Приезжайте ознакомиться с письмами из моего семейного архива». Когда вернется полковник Хэмптон? Может, он перепутал даты, а вас не счел нужным известить о моем визите.

Однако моя резкость ничуть не смутила домоправительницу.

– Не имею права говорить об этом.

Мы смерили друг друга рассерженными взглядами. По поджатым губам домоправительницы я поняла, что раскрывать рта она более не намерена.

– Послушайте, леди, – примирительно начала я. – Я половину каникул посвятила этому исследованию. Чтоб добраться до Пайнвуда, я ехала всю ночь, отказалась от поездки в Калифорнию со своими друзьями, торчу теперь в этой глуши. И я с места не сдвинусь, пока вы мне не скажете, когда вернется полковник.

Театрально вздохнув, леди разомкнула скрещенные на груди руки, и я поняла, что выиграла.

– Письмо, конечно же, отпечатано?

– Написано от руки, – торжествующе ответила я.

– Привезите его, и если это действительно писал полковник Хэмптон, я не только скажу, когда он приедет, но и позвоню ему, чтоб он приехал как можно раньше.

Я чуть в объятия ее не заключила. Конечно, я была уверена, что все это какое-то недоразумение, и я доберусь-таки до этих злосчастных писем. Почему ни одно дело, за которое я ни берусь, не проходит гладко? Вечно что-то случается!

Сдержав эмоции, я уже собралась попрощаться, как услышала нечто странное. Звук, которой никак не вписывался в атмосферу этого дома, не подходил ни под его обстановку, ни под его обитателей – семидесятилетнего полковника и престарелую домоправительницу.

Разорвав тишину умирающего особняка, он зазвучал неожиданно, жутко, но в то же время – естественно. Детский плач.