Женский день

Огляделась – кучка пресных старух, молодой мужчина с жидкой бородкой. Девушка, совсем подросток – в инвалидной коляске. Пожилая пара – умные, добрые и грустные лица. Она. Высокая, стройная, синий шелковый платок, из-под которого видна толстая, ниже пояса, светло-русая коса.

Прямая спина, маленькая, изящная ножка.

Обошла сбоку – тонкий нос, пухлые губы. Глаза опущены, губы повторяют за батюшкой слова молитвы.

«Замаливает, – подумала Аля, – наделала делов, как говорила Валечка, и замаливает».

Молода, стройна, хороша собой. И это все? Достаточно, чтобы оттеснить ее, Алю? Известную актрису и законную жену? Обычная девочка – таких на пучки по пятнадцать копеек. Обычная! А вот она, Аля, совсем необычная. Умница, красавица, статусная жена. И что с того? Перепрыгнула тебя эта девочка с длинной косой. Легко перепрыгнула – на раз-два-три. Молодость!

Выходит, что так. Грустно выходит. Аля вышла на улицу и села на лавочку. В голове было звонко и пусто. Растерялась. Увидела ее и растерялась. И вот что странно – никакой злости нет. Вот совершенно никакой злости. На нее – нет. А вот на тебя есть, мой дорогой!

Вот и посмотрим, как выйдешь из ситуации. Даже интересно. Святой наш! Благодетель, меценат, человек чести. Доверенное лицо власти. Надежда народа. Сволочь последняя!

Посмотрим тебе в глаза. И послушаем праведные речи.

Только как-то грустно от всего этого… Грустно и нелепо. В который раз нелепо складывается ее, Алина, жизнь!

И почему так отчаянно не везет? Вот почему, а? И нет ответа…

Прижать к стенке – прижать так, чтобы не отвертелся. Руки на стол и – всю правду! Начистоту! Воззвать к совести, припугнуть. Шантажнуть, наконец! Испорчу твою предвыборную кампанию, зайка. Не полюбуешься видом из окна из губернаторского кабинета. А что, они такого боятся. Еще как боятся! Боятся слететь с тех вершин, на которые так долго карабкались. Пусть поваляется в ногах, пусть порыдает! Пусть будет каяться, захлебываясь честными слезами и густыми соплями, дескать, ошибся, с кем не бывает. Исправлюсь! Честное пионерское! Искуплю! Всей своей жизнью, любимая! Только поверь и прости!

А она – она с удовольствием будет смотреть на него, корчащегося у ее ног в предсмертных судорогах. Ох, с каким удовольствием! А потом – нет, подожди, любимый. Чтоб вот так, сразу – и схватились мизинцами? Мирись, мирись? Да бог с тобой, деточка! Я еще… Подумаю. Вот что! А надо ли мне все это? Вот теперь ты подожди, ок?

Она знала – такие вот мачо, мать их, в подобные минуты сразу теряют лицо. Ах, посмотреть бы на него, жалкого… Вот уж удовольствие, право слово! Жалким она его ни разу не видела. Не везло.

Она снова подошла к зеркалу. Яркий холодный искусственный свет гостиничной люстры безжалостно обнажил все то, что путем чудодейственных и упорных трудов и ухищрений ей удавалось так успешно скрывать.

Она увидела далеко не юную женщину, бледную, почему-то отечную, с болезненно искривленным ртом и страдальческим взглядом усталых, поблекших глаз.

– Дурочка! – прошептала она. – Какая же ты, Алька, дурочка! Думаешь, победила? Вытянула счастливый билет? Тебе же положено! Кому, как не тебе? Ты же красавица. Умница. Талантливая. У тебя же такие родители, такие бабушка с дедушкой… Нет, правда. Кому, если не тебе? А что ты выиграла, Аля? Дырку от бублика? Шиш с маслом? Кукиш с солью?

Когда-нибудь же должно было тебе повезти? Правда ведь? Ну, чтобы по справедливости!

Нет, Алечка! Не должно. Кто тебе обещал? Бабушка с дедушкой? Папа? Мама покойная? Где написано, что будешь счастливой? На каких свитках, пергаментах, в каких скрижалях обещано?

Где, кроме твоего наивного и глупого сердца? И веры дурацкой? Когда-нибудь, непременно…