Жены и дочери

– Он и сам подталкивал меня к ней несколько дней назад, но тогда я был в полном отчаянии – мне казалось, что уже поздно.

– А на что, позвольте спросить, вы собираетесь содержать жену? Мне всегда представлялось, что этот вопрос не обсудили должным образом, когда вы так поспешно обручились с Синтией. Я, право же, некорыстен – у Молли есть небольшое собственное состояние, о котором она, кстати, не знает, вернее, почти не знает; я тоже могу кое-что ей выделить. Но оставим все эти разговоры до вашего возвращения.

– Так вы одобряете мои чувства?

– Я не знаю, что вы имеете в виду под «одобрением». Я вынужден с этим смириться. Полагаю, утратить дочь – это неизбежное зло. Однако, – добавил он, увидев, как вытянулось лицо Роджера, – справедливости ради должен заметить, что свое дитя – свое единственное дитя, не забывайте! – вам я отдам с большим удовольствием, чем любому другому человеку на свете.

– Благодарю вас! – сказал Роджер, пожимая мистеру Гибсону руку, чуть не вопреки воле последнего. – Так я могу увидеться с ней, всего один раз, перед отъездом?

– Ни в коем случае. Это я говорю не только как отец, но и как врач. Нет!

– Но вы передадите ей мои слова?

– Я передам их одновременно и ей, и своей жене. Не буду отделять одно от другого. Служить посредником я не намерен.

– Значит, так тому и быть, – сказал Роджер. – Скажите им обеим, причем настолько красноречиво, насколько сможете, что я крайне опечален вашим запретом. Я вижу, что вынужден покориться. Однако, если я не вернусь из Африки, тень моя будет преследовать вас до конца ваших дней, упрекая за избыточную жестокость.

– Ага, вот это мне уже нравится. Ох уж эти мне ученые мужи! Стоит им влюбиться – и глупость их делается несравненной. Прощайте.

– Прощайте. Так вы увидите Молли нынче днем?

– Разумеется. Да и вы тоже увидите своего отца. Но меня эта мысль не заставляет вздыхать столь горестно.

Слова Роджера мистер Гибсон передал Молли и своей жене за обедом. Молли примерно такого и ожидала, ибо отец еще раньше предупредил ее об опасности заразиться, однако теперь, когда ожидания ее приняли форму окончательного запрета, у нее пропал аппетит. Она покорилась молча, но ее наблюдательный отец заметил, что после его речи она лишь передвигала еду по тарелке, стараясь спрятать ее под вилкой и ножом.

«Противостояние влюбленного и отца! – подумал он не без грусти. – И победа за влюбленным!»

После чего и он утратил интерес к остаткам обеда. Миссис Гибсон болтала без умолку, однако никто ее не слушал.

Настал день отъезда. Молли попыталась не вспоминать об этом и вся ушла в работу над подушечкой, которую собиралась подарить Синтии; в те времена еще вышивали шерстью. Один, два, три. Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, нет, не так: она отвлеклась на другие мысли, пришлось распускать стежки. Да и день выдался дождливый, и миссис Гибсон, которая собиралась нанести несколько визитов, осталась дома. Теперь Молли нервничала и не находила себе места. Подходила то к одному, то к другому окну гостиной, смотрела сквозь стекло, будто воображая себе, что, когда в одном окне идет дождь, в другом может светить солнце.

– Молли, подойди-ка сюда! Что это за человек в плаще – вон там, у ограды, под буком, – он стоит там неподвижно уже полчаса, если не больше, и все смотрит на наш дом! Мне кажется, это очень подозрительно.

Молли выглянула в окно и мгновенно узнала Роджера, несмотря на просторный плащ. Первым ее побуждением было отшатнуться. Вторым – подойти поближе и сказать:

– Мама, так это же Роджер Хэмли! Вон, посмотрите, он посылает воздушный поцелуй; это он пришел попрощаться с нами единственным дозволенным ему способом.

И она ответила ему таким же поцелуем, впрочем у нее не было уверенности, что он заметил ее робкое, тихое движение, ибо миссис Гибсон в тот же миг принялась изображать столь выразительную пантомиму, что Молли уверилась: ее размашистые, нелепые жесты полностью поглотят внимание Роджера.

– Должна сказать, это очень любезно с его стороны, – сказала миссис Гибсон, прерывая на миг поток воздушных поцелуев. – Более того, это весьма романтично. Мне это напомнило прежние дни… Но боже мой, он опоздает! Нужно отослать его, уже половина первого!