Жернова. 1918–1953. После урагана

Рийна вздрогнула и резко обернулась, прижав к груди свою сумочку, будто та могла ее защитить. Сердце у Рийны замерло, дыхание остановилось: держась одной рукой за ручку двери, а другой за косяк, в тускло освещенном дверном проеме метрах в десяти от нее стоял человек в черном распахнутом пальто, ужасно большой и широкий. Он стоял и молча смотрел на Рийну, словно решая, что ему с ней делать. Лицо этого человека рассмотреть было невозможно, потому что стоял он спиной к свету — и к тому, что желтой полосой вырывался из комнаты, из которой вышел.

Похоже, человек был пьян. Может, это здешний сторож, может, какой жулик, вор или даже бандит. Ясно только одно: кроме него тут никого больше нет, а выход — он у него за спиной.

Страх, что здесь никого нет, и Пивоварова тоже, и неизвестно, куда подевались люди, — этот страх уступил место другому страху — страху перед этим жутким человеком.

Они стояли и рассматривали друг друга.

— Ты кто? — первым нарушил молчание ужасный человек, и голос его был хрипл и тоже ужасен.

— Я-ааа? — переспросила Рийна тем своим напевным голосом, который становился еще более напевным в минуту растерянности и страха. — Я-ааа к Пи-ивова-арову-уу.

— К Пивоварову, значит, — пробормотал человек, пытаясь, по-видимому, связать Пивоварова с этой женщиной. — А ты кто ему, извиняюсь, будешь?

— Я-ааа? — уже догадываясь из рассказа Пивоварова, кто этот человек и мучительно стараясь вспомнить его фамилию, переспросила Рийна.

— Ну не я же! А-а… впрочем… — человек махнул рукой и покачнулся, потеряв опору. — Нету Пивоварова! — прорычал он. — И никого нету! Всех… мать их… извиняюсь! — И сделал шаг по направлению к Рийне.

Она испуганно отступила.

— Да ты меня, барышня, изви-няюсь, не бойсь! Я — Муханов. Может, говорил про меня капитан второго ранга. Директор я тутошний… Во-от. Пьяный я, извиняюсь… Ограбили — с того и пью.

Муханов опять качнулся и прислонился к стене с мучительным стоном. Рийна кинулась к нему.

— Вам плохо? Давайте я вам помогу.

— Плохо, девонька. Уж так плохо, что, извиняюсь, хуже не бывает. Главное — сколько трудов, и все напрасно!

— Да вы обопритесь на меня, — предложила Рийна, входя в привычную роль медсестры. Она решительно взяла Муханова за руку, но тот отстранился, повернулся и пошел в комнату, цепляясь за стены.

Войдя в комнату, он некоторое время стоял возле стола, слегка покачиваясь из стороны в сторону. Рийна, остановившаяся на пороге, с тревогой смотрела ему в спину, не зная, что делать. Но вот Муханов шевельнулся, шумно выдохнул воздух, зазвенело стекло, забулькала жидкость.

Держа полный стакан в руке, он повернулся к Рийне, блуждающий взор его наконец уперся ей в лицо. По всему было видно, что каждое движение дается ему усилием воли: он был на той стадии опьянения, когда еще немного — и организм не выдержит.

— Давай выпьем, — прохрипел Муханов, медленно выталкивая слова. — За твоего Пивоварова, за остальных…

— Что с ним? — подалась к нему Рийна. — Куда его увезли?

Муханов махнул неопределенно рукой.

— В дом этот… Пока я, значит, отчитывался, они… еще до голосования… Но я этого так не оставлю! — вдруг взревел он, выпрямляясь и подняв вверх кулак. — Я до товарища Сталина дойду! Я им, тыловым крысам!.. Они у меня!.. С-ссуки поганые!..

— Вам нельзя больше пить! — воскликнула Рийна и подошла к Муханову почти вплотную. — Вы и так уже… У вас может быть отравление организма!

Муханов попятился, задом сдвигая стол, погрозил ей пальцем. На мгновение в его глазах вспыхнуло что-то осмысленное, даже лукавое. Вспыхнуло и погасло, уступив место тупому упрямству и ненависти. Он зажмурился, поднес стакан к губам и вылил содержимое в рот.

— Все они… г-гады! — с хрипом выдохнул Муханов, звучно проглотив водку. — Все! Стрелять их надо! Как в гражданскую! К стенке! К стенке!

Он сильно качнулся, выронил стакан, вцепился обеими руками в крышку стола, долго выравнивался, тупо глядя перед собой, потом повернулся, шагнул к дивану и плюхнулся на него, так что тот заскрипел и застонал всеми своими пружинами и деревяшками. Бормоча что-то несвязное, Муханов рванул на себе ворот рубахи, обнажая бело-голубые полоски тельняшки. Лицо его посинело, пошло пятнами, резче и безобразнее выступили шрамы.

Рийна кинулась к нему, на ходу снимая свое старенькое пальто с потертым лисьим воротником, которое подарил ей Водорезов, едва они перебрались в Мурманск. Бросив пальто на спинку дивана, Рийна оглядела комнату, служащую, по-видимому, кабинетом. Где-то здесь должна быть вода… где-то в коридоре: она помнила ее журчание за какой-то дверью, помнила запах туалета и хлорки.

Схватив стакан, Рийна выскочила в коридор, метнулась туда, сюда… ага, вот оно где!.. снова в комнату… плеснула Муханову на грудь, на лицо — он замычал, заскрежетал зубами, забормотал: «Стрелять гадов! Братва! Становь их к стенке! Доложить товарищу Сталину… доложить… С-ссуки! Тыловые крысы! Мать-вашу-Николы-чудотворца…брамс-фок-стеньга!»