Жернова. 1918-1953. В шаге от пропасти

Но зима еще долго не пускала весну в наши края, хотя Чусовая двигалась не переставая. Но тепло сменялось морозами, дождь — снегопадами, и обнажившаяся там и сям земля вновь пряталась под белым покрывалом. Но однажды выглянуло солнышко, да такое жаркое, такое веселое, что снова побежали ручьи, и уже ни разу не останавливались. Не успели оглянуться, а вот уже и снег сошел с полей, они теперь чернели вспаханными бороздами, горбились навозными кучами, парили на солнце. По ним важно выхаживали черные грачи и большие птицы, которые называются журавли, и что-то клевали. Река несла вниз льдины, вода подошла к самой дороге, а противоположный обрывистый берег чернел узкой полоской, о которую ударялись и терлись льдины. Оттуда слышался неумолчный звон, треск и клекот несущейся куда-то воды. Иногда на поверхности покажется бревно или целое дерево, оно кружится по реке, цепляется за берег, и мужики баграми выдергивают проплывающие мимо бревна и лесины, выволакивают их лошадьми на берег.

А над головой-то-ооо! Над головой и вообще творится что-то невообразимое! Столько птиц я никогда не видывал. Кажется, все птицы, какие есть на всем белом свете, собрались и полетели в дальние края над нашим селом. Все дни и ночи слышен в небе гогот, свист, писк и всякие другие звуки.

А однажды, когда на реке почти не осталось льдин, на ней появились большие белые птицы, они важно плыли вниз по течению, выгнув свои длинные шеи.

— Лебеди, — сказала мама удивленно.

Мы спустились почти к самой воде, стояли и смотрели на них, а они на нас не смотрели, плыли и кивали своими головами на длинных шеях, будто кланялись друг другу. А потом вдруг как закричат, как замашут крыльями, как побегут по воде, как взлетят! — и полетели над рекой туда, откуда недавно плыли льдины и всякие деревья.

Глава 15

Как-то дядя Кузьма взял ружье, позвал своего Урала и пошел на охоту. Его не было долго, потом где-то далеко несколько раз бабахнуло, но не очень сильно: зенитки во дворе школы, которая осталась в Ленинграде, бабахали сильнее. Потом прибежал Урал, а за ним появился и дядя Кузьма. К поясу у него была привязана большая птица, очень похожая на нашего петуха, но куда как больше: такая же черная, с таким же красным гребнем и бородкой. Оказалось, что эту птицу зовут глухарь, потому что он ничего не слышит. Он даже выстрела из ружья не слышал — вот какой глухой этот глухарь. Тетя Груня ощипала глухаря, дядя Кузьма разрубил его на несколько частей и половину отдал моей маме. А мама сварила из глухаря большой котел супа. С картошкой, капустой и грибами.

Было воскресенье, какой-то божий праздник, тетя Груня надела на себя цветастый сарафан, пришла к нам в гости, принесла деревянное блюдо шанег и жареного глухаря, всех поздравила с праздником и всех перецеловала. И мама одела самое лучшее платье, и тетя Лена, и дядя Кузьма, только он не платье надел, а рубаху, синюю с белыми пуговками, и черные сапоги. И даже папе надели рубаху и черные штаны, а то он все ходил в шубе и в нижнем белье.

Потом все сели за стол. И даже папа. И мама стала разливать всем суп с глухарем, а папе — в самую большую миску, и класть по кусочку мяса. А папе — целый большой кусок. И тете Лене, но чуть поменьше, потому что она женщина, которая работает. И дяде Кузьме, и тете Груне. А нам поменьше еще. А дядя Кузьма налил всем взрослым водки, а детям — брусничную воду с медом. А мама сказала, что не пьет, но тоже выпила. И мы тоже выпили.

Суп был такой вкусный, что мы не заметили, как очистили свои тарелки и стали просить добавки. И мама стала наливать нам снова и снова класть по кусочку мяса.

И тут случилось что-то непонятное: папа стукнул ложкой по столу, сделал страшное лицо и сказал страшным голосом:

— Ты что?.. Ты как это?.. Почему такое?..

— Вася! — тихо произнесла мама. — Они же дети! Они мяса не видели уже несколько месяцев. Им расти надо… — и заплакала.

Все сидели и смотрели на папу.

Тут Тамарка вдруг выловила из своей миски кусочек мяса и положила его в папину миску. И сказала:

— Кушайте, пожалуйста, дядя Вася. Я совсем не хочу.

И Сережка тоже, и только потом я, потому что, как говорит тетя Лена, до меня все доходит на вторые сутки, как до жирафа, который живет в Африке. Но я не виноват, что до меня так доходит. И лишь Людмилка тут же сунула свой кусочек в рот и принялась усердно жевать.

И тогда лицо у папы покривилось-покривилось, губы задергались-задергались, а из глаз полились слезы. Он прижал к лицу свои руки, тяжело поднялся, уронив табуретку, и ушел к себе за печку, так и не доев супа с нашими глухариными кусочками.

Мама всплеснула руками и кинулась туда же, и мы слышали, как она говорила:

— Ну, Вася! Ну, успокойся! Мы всё понимаем. Даже дети — и те понимают. Ну, не надо. — И еще она что-то говорила, но совсем тихо, так что мы не слышали.

Есть сразу же расхотелось.

Тетя Лена вздохнула и сказала:

— Господи, — сказала тетя Лена. — И до чего же людей доводят эти чертовы фашисты, будь они трижды прокляты! — Посмотрела на нас и тоже заплакала.