— Никак нет, товарищ Сталин! — бодро отвечал Хрущев, плотно прижимая к уху телефонную трубку, так что побелело не только ухо, но и часть щеки. — Мы подготовились к любым неожиданностям… Войска фронта полны энтузиазьма и веры в скорую победу над проклятыми фашистами… У нас все готово к наступлению, товарищ Сталин! Командование уверено, что мы сумеем окружить и уничтожить вражескую группировку войск в районе Харькова… Нет-нет, товарищ Сталин! Все вопросы взаимодействия родов войск отработаны до мелочей. Противник не ждет нашего наступления — об этом говорят все пленные. Ударим, товарищ Сталин, так, что от немцев полетят пух и перья… Спасибо, товарищ Сталин за пожелание удачи. Мы оправдаем доверие Цэка, Верховного командования и лично ваше доверие, товарищ Сталин… Тимошенко? Он тут, рядом со мной. Дать трубку? Даю.
И Хрущев протянул трубку маршалу. Тот вскочил, прижал трубку к уху.
— Здравия желаю, товарищ Сталин! Так точно, товарищ Сталин! Я полностью разделяю мнение товарища Хрущева… Да-да, я понимаю, какую ответственность мы берем на себя, но мы все продумали и предусмотрели. Немцы заняты зализыванием ран после нашего зимнего наступления, ни на какие активные действия они не способны. По нашим данным у них нет резервов… Ну, разве что одна-две дивизии… Разгромим, товарищ Сталин… Спасибо за пожелание, товарищ Сталин! Оправдаем ваше доверие полностью!.. Так точно! До свидания, товарищ Сталин.
Тимошенко медленно опустил трубку на рычажки аппарата, сел, произнес:
— Верховный очень надеется на нас. Говорит, что если мы достигнем намеченных успехов, то Гитлеру придется снять часть сил из-под Москвы и Ленинграда. Может, даже из Крыма. Понимаешь, Никита Сергеевич, какая ответственность на нас лежит? Вот то-то и оно. При этом товарищ Сталин пообещал, что когда мы разгромим Харьковскую группировку противника, он даст нам резервы, а это значит, что мы сможем освободить не только Донбасс, но и всю левобережную Украину.
— Хорошо бы, Семен Константинович, — подхватил Хрущев. — А то, честно говоря, я чувствую себя прямо-таки каким-нибудь французским Людовиком, которого лишили королевства. Даже партизанское движение на Украине — и то подчиняется не мне, первому секретарю Украины, а первому секретарю Белоруссии Пономаренко. Дожили, нечего сказать.
— Ничего, Никита Сергеевич, потерпи маленько. Завтра погоним фрицев, только пятки засверкают, и ридна нэнька Украина знова будэ наша.
Говоря так, маршал Тимошенко действительно верил, что у немцев не осталось резервов, что зимнее наступление Красной армии, начавшееся в начале декабря под Москвой и продолжившееся почти по всей линии советско-германского фронта, нанесло противнику такой урон, от которого ему уже не оправиться. Да и силы в составе Юго-Западного фронта сосредоточились немалые, с такими силами сидеть в обороне не престало. Предполагалось, что удар с Барвенковского выступа в сторону Полтавы и второй удар севернее Харькова должны ошеломить немцев. Эти удары заставят командующего Шестой армией генерала Паулюса метаться, затыкая бреши в своей обороне, в то время как танковые и кавалерийские корпуса Юго-Западного фронта, брошенные в прорыв, начнут крушить немецкие тылы. Что это такое, маршал Тимошенко слишком хорошо знал из собственного прошлогоднего горького опыта и полагал, что теперь пришел черед немцев испытать на собственной шкуре удары по их флангам и тылам.
Утро 12 мая выдалось погожим. Рассвет долго рдел и наливался светом, точно расчищая дорогу солнцу, неспешно поднимающемуся из глубин космоса. В низинах, по оврагам и лощинам копился туман, но он был даже на руку советским войскам: сосредоточение наступающих частей, прикрытых ночной темнотой и туманом, проводилось скрытно, противник никак на него не реагировал. Кое-чему, значит, научились командиры всех степеней — не придурки какие-нибудь, теперь самый раз сполна вернуть фашистам старые долги.
Маршал Тимошенко вглядывался с наблюдательного пункта Шестой армии в проступающие из темноты дали, видел, как первые лучи солнца позолотили приплюснутые вершины древних курганов, черные конусы терриконов.
В шесть утра заговорила советская артиллерия на северном фасе Барвенковского выступа. Потом над немецкими позициями появились краснозвездные бомбардировщики. Еще один артналет — и пехота поднялась в атаку вслед за танками. Немцы какое-то время сопротивлялись отчаянно, но все-таки были сломлены, и войска устремились вперед тремя потоками: в направлении Харькова, Полтавы, Днепропетровска.
Никита Сергеевич Хрущев, тоже присутствующий на КП армии, с удовлетворением потирал руки: ему не терпелось оказаться в Харькове, где он когда-то впервые окунулся в большую политику. Правда, плавание по ее волнам было недолгим и он чуть не захлебнулся, поддержав Троцкого, но урок пошел в прок, и он оттуда, из Харькова, пошагал вверх со ступеньки на ступеньку, иногда прыгая через две. При этом ни разу не оступился, не споткнулся; главное — быть настойчивым и не давать спуска своим противникам.