Жернова судьбы

Ваня прижал к губам листок и глухо зарыдал. Плечи его тряслись, он читал и перечитывал набухшими от слёз глазами драгоценную весточку. Маленький клочок бумаги напомнил ему, что он не одинок в этом мире, что есть люди, думающие о нём и переживающие за него. Старающиеся ему помочь. Столько сил внезапно почувствовал Иван, что горы мог бы свернуть, если бы нужда такая пришла! Он всхлипнул, утёр слёзы и взялся за карандаш. Писавшие заботливо оставили ему свободное место для ответа, понимая, что раздобыть бумагу Ване будет негде.

«Дорогие мои, любимые! – начал он. – У меня всё хорошо, я жив и здоров. Всё готов стерпеть ради вас. Но есть у меня одно дело, не исполнив которое, я не смогу себя уважать. Пусенька, голубушка моя, не сердись, что всё пошло не так, как мы хотели. Пути Господни неисповедимы, Божий промысел есть там, где мы его не видим. Один Бог ведает, как я люблю тебя и счастлив, что ты встретилась на моём пути. Большего счастья мне и не надобно! Михаил Иванович, дорогой мой друг, если со мной что случится, не оставьте мою жену и ребёнка своей милостью, я же вечно буду вам благодарен. Жене вашей нижайший поклон за любовь и ласку, которую она расточает, как солнышко ясное. Всех вас люблю и молюсь за вас. У душеприказчика Алексея лежит моя вольная, подписанная обоими господами Зарецкими. Больше ничего о том не знаю. Иван».

Дописав, аккуратно оторвал своё послание, сложил несколько раз и спрятал в карман, письмо от любимых людей перечитал ещё, потом вырыл ямку и закопал.

«Как передать записку приезжему важному чиновнику?» – с этой мыслью Ваня уснул, с ней же и проснулся, ничего не придумав, кроме того, что надо оказаться поближе к нему во время отъезда, а там судьба, глядишь, и даст какую-никакую возможность.

Утром Василия мучило похмелье и головная боль, он был сам не свой. Никанор Иванович только посмеивался, глядя на страдания племянника:

– Не умеешь пить – не пей! – укорял он его.

Василий терпел дядюшкины попрёки сколько мог, потом возроптал:

– Дядя, ты же сам мне велел с ним вась-вась! Зачем мучаешь?! Мне и так плохо!

– Да вижу я, как тебе плохо! – ухмыльнулся старик. – Пить тоже надо умеючи, чтоб ни в одном глазу!

– Так научил бы! – возмутился Василий.

– Я совсем не пью, ты же знаешь, а тебе надо хитрости поучиться. Ты бы одну рюмку в горло, другую – под стол или ещё куда. Не догадался, поди?

– Нет, – хмуро ответил молодой человек.

Неизвестно, сколько бы они ещё препирались, но пришёл Фёдор, свежий как огурец, и пригласил откушать, пообещав, что всю боль сейчас как рукой сымет:

– Кухарка знатное блюдо знает от похмелья, Василий Алексеевич, отведаете – и как заново родитесь!

Горячий суп, приготовленный по особому рецепту, с пряностями, действительно, сотворил с молодым человеком чудо: он воспрял, тошнота и головокружение пропали, головная боль исчезла. Василий смог, наконец, осознанно воспринимать всё происходящее, а не сквозь призму своих страданий. Прислушался к разговору, который вели его дядя и помещик, и понял, что они торгуются из-за какой-то девки.

– Ну, право, Александр Андреич, я ведь неплохую цену даю тебе! Очень даже неплохую!

Помещик помотал головой.

– Поимейте уважение к моему здоровью, к сединам, наконец! – Никанор Иванович продолжал мягко настаивать.

– Да ведь она мне и самому нужна! – воскликнул Саша. – Она птичница отменная, руки у неё ловкие, на всякую работу годятся.

– У тебя таких сноровистых хоть пруд пруди, Александр Андреич! Помилуй, четыре деревни имеешь, ты там сколько пожелаешь кудесниц наберёшь, ещё лучше этой! А Дуня уж так ласково спину мою болезную подлечила, да секретами травницы владеет, настойки может делать! С ней я ожил в два дня. Александр Андреич, имей снисхождение к моим страданиям, уступи девку!

– Ведь и правда, Саша, Никанор Иваныч неделями болеет, когда приступ его одолеет, неделями! А тут на следующий день встал. Да ещё как встал, как молодой! – подключился Василий.

Под двойным напором помещик не мог устоять, это было бы абсолютно невежливо, с какой стороны ни взгляни.

– Ну, ладно, уступлю. Хоть и убыток буду терпеть, это уж как пить дать.

– Вот уважил старика, Александр Андреич! Цену какую запросишь?

– Пятьсот, – Саша исподлобья взглянул на покупателя

Никанор Иванович замолчал и скрестил взгляд с помещиком.

– Молодой, но борзый, – чуть слышно проговорил Василий, так, чтоб только дядя понял.

– Александр Андреич, ну вы это уж чересчур! Что она у вас, из золота, что ли? – хмыкнул чиновник.

К слову сказать, сумма была для него необременительной, но сразу сдавать позиции не хотелось.

– Красная цена сто рублей, ну, может, сто пятьдесят, голубчик, а сверх того – от лукавого.

– Четыреста пятьдесят, – уступил молодой барин.

– Пф! – фыркнул Никанор Иванович. – Сто семьдесят пять и не больше! Мы с вами не в Москве, заметьте.

– Вы же её у меня захотели купить, а не я у вас, – пожал плечами Саша. – Воля ваша.

– Двести пятьдесят – и ни копейки больше!

– Хорошо, – неожиданно согласился помещик. – По рукам! Федя, перо и бумагу принеси!