Жертва первой ошибки

– Ира, на службе, пожалуйста, оперируйте этим понятием, но в частной жизни лучше о нем забудьте, если хотите быть счастливы, – хмыкнула Гортензия Андреевна, – прощение – вообще дело непростое, только это единственное реальное спасение. Другого нет. Или застревать в своих обидах, сидеть и ждать того, что никогда не вернется, или понять, что детство кончилось, и вы сами теперь отвечаете за свою жизнь и можете сделать ее такой, как вы хотите. Башмачников в своем опусе предлагает образ мысли обезьяны, которая не в силах отпустить банан и освободиться из ловушки, но миллионы лет эволюции, Ирочка, не прошли же даром. Человеческий мозг способен осознать, что на одном банане свет клином не сошелся. Да, в детстве вы не получили любви, теплоты, заботы, но поезд с этим грузом ушел и никогда не вернется. Что ж делать, смотреть ему вслед или двигаться дальше? Оставаться несчастным недолюбленным ребенком, плачем и криком выпрашивающим к себе внимание, или повзрослеть, взять свою судьбу в собственные руки и самому дарить любовь и тепло? И тут без примирения с родителями не обойдешься, хоть ты тресни. Есть такая эфемерная штука, как сила рода. Официально она, конечно, не существует, но с ней приходится считаться. Дерево без корней не растет. Да, всякое бывает, родители рано погибают, семьи разлучаются, но если человек сознательно и добровольно отрекается от своих родителей, то не будет ему счастья.

Ирина пожала плечами.

– Это правда, Ирочка. Это и чисто практически так, потому что когда человек не общается с семьей и плохо отзывается о своих предках, то производит на нормальных людей очень плохое впечатление, и с ним стараются дела не иметь. Ну и на более глубоком уровне работает. Ведь, в конце концов, что такое «не могу простить?». Это страдание об упущенном благе, вот и все. Жена ненавидит и не прощает бросившего ее мужа, потому что после его ухода в ее жизни образовалась пустота, которую она не знает чем заполнить, и страстно мечтает, чтобы все вернулось на круги своя. Она может так до смерти и просидеть в муках благородной ненависти, а может найти себе занятие по душе, научиться жить сама, и тогда через год она об этом придурке и не вспомнит и очень быстро найдет себе нового избранника. Так же и ребенок может на всю жизнь застрять в своем несчастном детстве, в тщетной надежде как-нибудь получить то, что ему не додали, пропустив и романтичную молодость, и интересную зрелость, и активную старость. Знаете, Ирочка, если бы пасквиль Башмачникова попался мне в руки лет сорок назад, то я бы даже не сомневалась, что он написан под диктовку врага с целью подорвать основы нашего общества и расшатать институт семьи. А теперь подобные выводы не в чести, поэтому приходится выбирать, то ли Михаил Семенович искренне заблуждающийся инфантильный дурачок, то ли расчетливый деляга, понимающий, на какие точки надо надавить, чтобы завоевать дешевую популярность. И я даже не знаю, что из этого лучше.

– Раз уж мы с вами помогаем Вите в его работе, – предложила Ирина, – давайте на этот период думать, что Башмачников компетентный специалист, с которым вы просто не сходитесь во мнениях.

– Постараюсь, но это будет нелегко – наблюдать, как человек сеет отраву, и не пытаться его остановить.

– Прямо уж отраву…

– Еще раз повторяю: единственный способ быть счастливым – это взять свою жизнь в собственные руки, помогать близким и идти вперед, несмотря ни на что. Убеждать людей в обратном – значит кормить их ядом.

Ирина улыбнулась. Старая учительница права, но она суровая и одинокая женщина, в ее представлениях о семейной жизни больше идеализма, чем реализма. Бывают такие близкие, которым помогать – что небо красить. Взять жизнь в собственные руки, допустим, хорошо, но как быть с авторитарными предками, исповедующими принцип: или будешь делать, как я велю, или ты для меня не существуешь? Как совместить-то свою свободу воли с родительским диктатом?

Истина всегда где-то посередине, так что и Гортензия в чем-то права, и Михаил Семенович. Да, надо идти вперед, но книга Башмачникова помогает сбросить груз вины, ношу совершенно бесполезную.

– Что интересно, – вдруг заметила Гортензия Андреевна, – мадам Макарова готовила так, что боги облизывались и не хотели вкушать свою амброзию. Ее печенье – это было просто что-то изумительное, на школьных «ярмарках солидарности» и праздниках в Леночкином классе из-за него просто дрались.

– Лучше, чем у меня? – прищурилась Ирина.

– Не заставляйте меня лгать из любви к вам, дорогая, – улыбнулась Гортензия Андреевна. – Вы великолепная кулинарка, но Макарова – редкий талант, гений, Моцарт поварского дела. Как господь поцеловал в темечко такую стерву – это просто непостижимо.

⁂

За многие годы служебных интриг Федор развил в себе великолепное чутье аппаратчика, и сейчас оно подсказывало ему, что дела пора объединять. Если все так, как он думает, то вскоре последует третья жертва, а вслед за ней не замедлят появиться и оргвыводы.