Жертва вторжения

— А вот некоторые говорят, — сказала невестка Удалова, вернувшаяся с занятий в речном техникуме, — что бесплатный сыр бывает только в мышеловке.

За невесткой, подобно африканскому невольнику, плелся зефир, который тащил на голове куль вещей из химчистки.

— Не нагружала бы ты его так, — сказал Удалов. — Ты посмотри, он уже посинел.

— Он сам хотел, — возразила невестка.

— Я сам… — пискнул зефир и упал, придавленный поклажей.

— Меня возмущает, — сказала невестка, — как они нас морально порабощают.

Удалов с трудом поднял куль с вещами. Зефир был неподвижен, из полуоткрытого ротика вырывались приглушенные стоны.

— Этого еще не хватало! — Ксения оторвалась от телевизора, потому что серия кончилась.

— Я сам… — прошептал зефир.

Его товарищи вынесли из комнаты уже безжизненное тело.

— Эх, нехорошо получилось, — сказал Удалов.

— Нормально, все нормально, — ответил зефир, который держал сгинувшего собрата за ноги и потому покидал комнату последним. — Когда мы идем делать добро, мы знаем, насколько это опасный и неблагодарный труд.

— Неправда! — крикнула вслед ему Ксения. — Я каждый раз вам спасибо говорю.

Небольшой зефир протиснулся в форточку и, закрыв ее за собой, радостно сообщил Ксении:

— Я достал сухую мяту!

— Иди тогда на кухню, там один из ваших обедом занимается.

— Ксения, это эксплуатация! — возмутился Удалов.

— Я только помогаю им выполнять их желания.

Удалов хлопнул дверью и побежал к профессору Минцу.

Там картина изменилась. Хотя Минц все еще сидел на диване, теперь перед ним стояла шахматная доска, а напротив него, с другой стороны доски, сидел немолодой зефир.

— Плохи мои дела, — сказал зефир.

— А вы не поддавайтесь мне, — ответил Минц.

— Не поддаваясь, я рискую испортить вам настроение, а в вашем физическом состоянии это недопустимо.

Удалов от двери сказал:

— Слушайте, мне все это смертельно надоело! — И тут же отпрыгнул в сторону, потому что из коридора подкрался еще один зефир, который принялся чистить ему ботинки.

— Все прочь! — приказал Удалов. — Вы хоть человеческий язык понимаете?

— Уходим, — ответил зефир-шахматист, и все зефиры немедленно испарились.

Удалов сбросил со стула пачку журналов, уселся и спросил Минца:

— Скажи мне, скажи, что происходит?

— Оптимальный вариант вторжения из космоса, — ответил Лев Христофорович.

— Кто же так вторгается?! — воскликнул Удалов. — Почему они нас не угнетают, не уничтожают? Почему все происходит наперекосяк? Я о таком не читал!

— Мы настолько привыкли к тому, что наша история состоит из вторжений, уничтожений и угнетений, — ответил Минц, глядя в окошко, где все еще летал кругами космический корабль, — что не допускаем мысли об ином поведении и иных целях. Хотя именно об этом много лет назад талдычили советские писатели-фантасты.

— На то они и есть советские фантасты, — возразил Удалов.

— Мы вас воспитываем добрым примером! — приоткрыв дверь, крикнул изгнанный зефир.

— Вы думаете, что нам нужны добрые примеры?

— Они всем нужны.

Удалов сжал виски ладонями. Нет, это не укладывалось у него в голове. И он не был исключением. С тех пор как над Великим Гусляром появились космические корабли зефиров, многие задавались вопросом: «Зачем нам такое счастье?»

В первые дни после высадки инопланетян горожане нарадоваться не могли на гостей — и помощники, и добровольцы, и спасатели! Все помнили о том, как, сорвавшись с высокого тополя, погиб зефир, который пытался снять оттуда глупого котенка.

— Пожалуй, — заговорил Минц, шмыгая носом и похрипывая, — им надо было брать за все плату. Хотя бы символическую. Мы бы легче к ним привыкли. Зря они упорствуют в том, что добрые дела — цель их существования. У добра должен быть предел. — Минц имел в виду ужасную историю, случившуюся вчера. Один пенсионер, ветеран, придушил зефира, который принес ему перед сном шлепанцы.

С утра город затаился, опасаясь репрессий. Но репрессий не последовало.

Руководство зефиров принесло искренние извинения пенсионеру за то, что покойный зефир спровоцировал его на резкие действия, и подарило новый холодильник «Филипс» с доставкой на дом.

— Чувствую я, — сказал Удалов, — что надвигается роковой момент.

— Вы уверены? — спросил из коридора зефир-шахматист.

— Улетайте от нас, по-хорошему прошу, — сказал Удалов. — Не можем мы отвечать добром на добро. Не умеем. Не приучены.

— Нет, — возразил шахматист. — Мы согласны на жертвы. Но мы верим в добро.

Удалов вздохнул и вышел на улицу.

Темнело.

За столом сидело несколько соседей Удалова. Они держали в руках костяшки домино, но игру не начинали. Вокруг — на траве, в кустах, на ветках тополя — расположились зефиры-болельщики.

— Давайте, друзья, начинайте! — крикнул один из них.

— Гру-бин чем-пи-он! — закричал другой зефир из группы поддержки.

— Нет, я так больше не могу! — завопил Грубин и, вскочив, метнул костяшки в своих болельщиков.

— Да гнать их надо в шею! — закричал Синицкий. — Они моему внуку все уроки делают и даже на контрольных подсказывают. Школа уже достигла стопроцентной успеваемости!