Жестокие и любимые

– Ну, держи ее подальше от задания. Не хватало еще, чтобы твои трахнутые подружки загадили мне все дело. Работенка вроде этой означает чертово продвижение по службе.

Я устремляю взор на его стол. У него не много личных вещей, но он привез фотографию своей бабушки – пожилой японки с морщинами, на снимке она широко улыбается в объятиях Чарли перед крошечным магазинчиком лапши в месте, похожем на туманный Сан-Франциско. Заработанные деньги он отправляет ей – я немного покопался в его досье и банковском счете. Расовая ненависть оставила Чарли сиротой в три года, и его вырастила бабушка. Теперь же ей почти восемьдесят, и она не в состоянии работать в магазине, так что лишь Чарли помогает ему оставаться на плаву. Раньше он состоял в банде Чайнатауна, пока Грегори его не разыскал.

Чарли слабее меня, хоть по нему этого и не скажешь.

Люди, которых он любит, все еще живы. А это само по себе слабость. Вот почему я всегда буду лучшим агентом, чем он. Или думал, что буду. Пока Айсис вновь не появилась на горизонте.

– Она не трахнутая подружка, – проясняю я, подавляя слабый огонь гнева, который вспыхивает в моих легких. Он сказал это не всерьез; его оскорбление – защитный механизм, чтобы не сближаться с людьми и, следовательно, чтобы не заботиться о них. Это сродни безумным шуточкам Айсис.

– Кем бы она тебе ни была, тем вечером она точно безумно ревновала тебя к Бриттани. То и дело бросала на нее свирепые взгляды. Не дай ей помешать вытягивать из Бриттани инфу, ты понял меня?

Ревновала? Айсис? Этого не может быть. Я причинил ей столько невыносимой боли. Как она может чувствовать ко мне что-то, кроме презрения? Она слишком умна, чтобы гоняться за ничего не стоящей целью. Она никогда бы не стала за мной бегать. Не после того, что я с ней сделал.

Я хватаю пиджак и выхожу из комнаты.

В кампусе тихо, ночные звезды сверкают, словно рассыпанные бриллианты. Мои ноги ведут меня вокруг библиотеки, через стоянку, к кичливому гранитному фонтану в форме кентавра, пускающего стрелу в небо. Я читаю табличку, фонтан посвящен какому-то умершему. Сажусь на край… и замечаю, что я здесь не один.

Я мог бы уйти. Мог бы оставить ее этой звездной ночью и уйти. Мог бы не формировать это воспоминание, не вовлекаться. Но я не хочу. Мне не хватает споров, подколок, остроумия. Я скучаю по ней, хоть мой идеальный, строгий и расчетливый план и диктует мне никогда больше с ней не заговаривать, чтобы оградить ее от новой боли. Но я человек. Я эгоистичен.

И я позволяю себе быть человеком… и эгоистом, как она меня и учила.

– Бу! – Пугаю ее, и она подпрыгивает, вынимая свою лениво кружащую руку из воды.

– Гребаный тупица! Ты хочешь меня убить до того, как произойдет мое окончательное перевоплощение?

– Надо же. – Я усаживаюсь рядом с нею. На Айсис мягкий на вид свитер и джинсовые шорты. – И в кого же ты перевоплотишься? Нет, подожди, дай угадаю… в чокнутую ведьму.

– В киборг-императрицу, – поправляет она с величественным фырканьем. – Небольшой, но неприлично богатой страны.

Я смеюсь.

– И что вы будете делать, когда завладеете своим королевством, ваше величество?

– Ой, знаешь, улучшу образование в школах, построю хорошие дороги, заведу гарем из красивых европейских мальчиков, ничего нового.

Я выгибаю бровь.

– Правда? А я думал, ты предпочитаешь более смуглых, восточных парней.

– Это было раньше, до того, как я поняла, что на самом деле внешность не имеет значения. Разве ты не смотришь сериал «Дора-путешественница»? Эта хрень весьма информативна. Я так много узнала об общении с людьми как с равными. И о… походах.

Я ухмыляюсь, а она прячет свою кривоватую улыбку за волосами.

– Не положено императрице одной посреди ночи прятаться за задом лихого кентавра, – произношу я.

– Я не пряталась.

– Она хмурится. – Прячутся только дети. И ниндзя.

Мы оба касаемся ладонями воды, посылая легкую рябь. Наши пальцы искажаются в змей-альбиносов под водой, усеянной звездами и мхом.

– Хочешь куда-нибудь сходить? – спрашивает она.

Я поднимаю взгляд.

– Куда?

– Куда-нибудь. Куда угодно, подальше отсюда. Туда, где не успела побывать София. Давай отправимся на Луну.

Я смотрю на серебряный диск луны.

– Там будет холодно.

– Мы захватим куртки.

После недолгого молчания Айсис вздыхает.

– Откуда у тебя эта штука на брови?

– Врезался в дверной косяк, – спокойно отвечаю я.

– Где, в доме Сэмуайза Гэмджи?

– Сэмуайз живет в садовничьей хижине, а не в доме.

– О боже, да какая разница! – Она всплескивает руками. – Смысл в том, что рана выглядит отвратительно.

– Да. Все это время я только этим и занимался – обезображивал свое лицо, чтобы больше ни одна девушка не взглянула на меня дважды.

– Это невозможно, – с усмешкой заявляет она. – Рана заживет, придав тебе мужественности, и тогда за тобой начнут бегать не только девушки, но и их мамы. Натиск усилится. Может быть, даже подтянутся дальние тетушки. Боже, жизнь так несправедлива.